Книга Кому на Руси жить, страница 24 – Константин Кудряшов

Острие меча указало на отрубленную голову Пепы, как на доказательство правоты его обладателя.

— Да? А по какому праву ты хозяином вдруг сделался?

— По праву сильнейшего. Тихарь атаман сгинул, людишки его поразбежались, зачем хорошему месту пустовать? Покорных под свою руку возьму.

Вот козлина. Знает гад, что только мигни и разорвут меня его шестерки в клочья. А у меня в руках только топор беспонтовый. Ну завалю парочку со злости, так ведь все одно порвут.

Со всех сторон в центр разбойничьей стоянки стали подтягиваться люди Шалима, меня сразу окружили, пока не трогают, видимо ждут слова своего командира. Голец глядит на меня во все глаза, трепещет всем телом как пойманный в силок заяц. Что-то он мне хочет сказать да мешает острый нож у кадыка.

Тут и без подсказки все ясно. Стандартная ситуация, в общем-то. Прознал где-то Шалим, что хитрый Тихарь, полностью оправдывая свое прозвище, где-то затихарился и решил оттяпать подконтрольную тому территорию, заодно добром каким-никаким поживиться. Все козыри у него в лапах. У меня же единственный шанс — нарезать побольше понтов. Главное в процессе импровизации не напороть ахинеи.

— Желаешь оспорить мое право? — спрашивает Шалим насмешливо, с чувством полнейшего превосходства. — Или своим атаманом признаешь?

Вспомнился недавний ответ Гольца на мой вопрос про конкурентов. Очень к месту вспомнился. «Вот ты и попался, голубь сизокрылый!» — думаю злорадно.

— Право твое оспаривать я не собираюсь. Сам поступил бы так же. Но, видишь ли, Шалим, не пустует это место и я теперь тут новый атаман, а не ты. Людей нет, говоришь? А хочешь, я скажу несколько слов, и половина твоих людей перейдет ко мне?

Среди головорезов Шалима шелестит заинтересованный шепоток.

— Не болтай понапрасну, — смеется Шалим. — Лучше говори: со мной или нет, последний раз спрашиваю.

— Ребята! — я обвожу Шалимову свору горящим взглядом революционного оратора. — Тихарь, атаман наш — мертв! Я не знаю кто его убил, но зато знаю где спрятана куча серебра в монетах и цацках с купеческого обоза. Слыхали, наверно, про дело то прошлое? Кто хочет поучаствовать в их приобретении, милости прошу ко мне в шайку. Никого не обижу, поделим все поровну. Там до конца жизни хватит каждому. Решайте, долго ждать не стану.

Вертикально опустив топор, принимаю выжидающую позу — опираюсь на ручку двумя руками как о посох.

Это был чистой воды блеф, но он попадает в самую точку. Шалим засопел, меч в его руке дернулся. Среди его парней наметилось движение, кое кто стал бочком передвигаться мне за спину. Голец кулем выпал из ослабевших рук и скореньким аллюром оказался за моим плечом, видон у него, надо признать, совершенно обалдевший.

Мужичий вождь обвел мятежную паству налитыми кровью глазами. Он очень хотел стать самым главным, но понял, что скорее всего, просто убить меня у него теперь не получится, свои же не дадут.

— Хорошо, — наконец произносит он. — Пускай суд богов нас рассудит. Мой покровитель Волос не позволит унижения своего верного раба.

Шалим закатил под верхние веки глаза, страшно засверкали белки. Запрокинул лицо к сосновым верхушкам и что-то зашептал.

— Чего это он? — спрашиваю Гольца.

— Волоса призывает.

— Понятно, — говорю. — Волоса б ему не помешали это точно.

Номер призывания Волоса длился минут пять. Затем Шалим, перестав кривляться, как ни в чем не бывало обращается ко мне:

— Давай биться! — заявляет нагло. — Волос велел мне победить тебя в поединке. Кто победит, того и Правда.

Большая часть людей Шалима все еще мнется подле него, да и те, что за мою спину перешли одобрительно зашумели заодно со сторонниками атамана.

— Биться? — я делаю вид, что обдумываю предложение. На самом деле это наилучший вариант из того, что может здесь произойти. Для Шалима единственный выход сохранить лицо и спасти шкуру — драться со мной один на один. Для меня, собственно, тоже. Нет, конечно драться на всяких допотопных железках я с ним не стану, образование не позволяет. Нужно заставить его померятся в рукопашной, в этом мой шанс.

— Давай на кулаках, — говорю, наконец, после грамотной паузы. — Чтоб было по-честному.

Шалим обрадовался как ребенок, аж подпрыгнул от счастья и нетерпения. Начал спешно скидывать с себя лишнюю одежду, пояса и ремни с мечом. Верные ему люди нехорошо заскалились как гиены, загнавшие в угол лань.

— Напрасно, — сокрушается Голец. — Он одним ударом быка валит.

— Я ж не бык, — говорю. — Пусть попробует меня свалить.

Голец скептически хмыкает, видимо не разделяя моих радужных ожиданий от кулачного поединка с Шалимом.

— Ты ему главное первый кровь пусти, — напутствует Голец таким ровным голосом, будто имеет к предстоящему бою самое косвенное отношение.

— Еще как пущу, — мрачно обещаю я и добавляю шепотом, чтобы в случае моего поражения брал ноги в руки и тикал отсюда пока те победу празднуют.

Все, кто находился на поляне расступаются в рваный круг внутри которого остаемся я и Шалим. Голец принял у меня топор, я засучил рукава рубахи. Сапоги снимать не стал, мягкие вроде, помешать не должны. Шалим развязал пояс, отпустил рубаху свободно свисать почти до самых колен. Весовая категория у нас примерно одна и та же, ну, может килограммов на шесть он мясистее. Преимущества в росте и длине рук у него нет. Даже если он отличный по здешним меркам боец вероятность моего проигрыша не велика.

Я потряхиваю кистями, три раза подпрыгиваю, разгоняя кровь. Встаю в центр импровизированного круга, жду, пока Шалим соизволит начать бой. Краем глаза замечаю как Голец снует среди Шалимовых людишек, о чем-то с ними шепчется. Ставки принимает? С него станется, с этим ухо востро.

Начало схватки я прозевал. Внешне спокойный Шалим вдруг принял резвый старт с места и за секунду оказался возле меня. Пистолетным выстрелом хлопает рукав его рубахи, правый хук от бедра, действительно способный повалить быка, проходит в сантиметре от моего лба. Удар левой, размашистый, из-за плеча как у метателя диска, я пропускаю над головой. Отхожу назад. Шалим отводит для следующего удара правую. Я смещаюсь чуть влево, бью вразрез, прямехонько в скулу. Предводитель конкурирующей фирмы падает как скошенный стебель клевера. Финита ля комедия. Уносите.

Пораженные зрители хранят гробовое молчание минуты две. Шалим просыпаться не спешит, лежит, уткнувшись мордой в траву.

— Может, прирезать его? — тихонько предлагает Голец.

— Не надо, кинуться могут.

— Не кинутся — половина с нами.

Кто-то метнулся к ручью, принес воды. Шалима отливают. Он поднимается, трясет головой, разгоняя туман.

— Крови нет! — кричит Голец. — Бейтесь дальше.

Я удивленно смотрю на него, потом на Шалима, который без прежней, правда, прыти уже прет на меня. Вот так, значит? Ладно…