Книга Асьенда, страница 79 – Изабель Каньяс

Праздничный вечер я провела дома с Паломой. Вместе мы украсили небольшое подношение ^[46] для ее матери лепестками бархатцев, но на само кладбище Палома идти не захотела. У меня тоже не было никакого желания нести подношения Солорсано. Некоторые раны были слишком свежими. Возможно, они затянутся, когда мы будем к этому готовы. Всю ночь мы просидели у огня и проболтали – разговор наш сопровождался то взрывающимся, то утихающим смехом и голубым копаловым дымом у двери.

Я буду скучать по Паломе. По ее дерзкой прямоте. По ее чувству юмора, которое частенько граничило со злостью. Но я знала, что мы будем постоянно поддерживать связь. Я назначила ее полноправной преемницей Мендосы, таким же старшим рабочим. Она проследит за тем, чтобы дом убрали и отремонтировали, а мебель накрыли тканью, чтобы уберечь от пыли. Она будет поддерживать жизнь в садах. Если мне или моим потомкам когда-либо понадобится этот дом, Палома позаботится о том, чтобы все было готово. Если я когда-либо исцелюсь настолько, чтобы вернуться сюда.

Если.

– Вы готовы, донья Беатрис? – спросил меня кучер.

– Одну минуту, – ответила я. Оставался один человек, с которым я еще не простилась.

Андрес стоял в стороне от экипажа, плечи его были напряжены. Он тоже смотрел на ворота, за которыми скрылись Палома с Мендосой, и не переводил взгляда на меня до тех пор, пока я не сделала несколько шагов и не остановилась прямо перед ним.

Наконец он посмотрел мне в глаза.

Долгое время мы оба молчали.

– Поедемте со мной, – выпалила наконец я.

У нас еще было время. Экипаж бы подождал, пока Андрес заберет вещи из своих покоев, примыкающих к капелле. Мы могли бы уехать вместе, могли бы начать новую жизнь. Незапятнанную, и идеальную, и…

Он отвел от меня взгляд и отвернулся.

Мое сердце упало.

– Я не могу, – его голос дрогнул. – Я тот, кто я есть. Это мой дом.

Андрес-священник. Андрес-ведун. Он был надломленным существом, тянущимся то ко тьме, то к свету. Он принадлежал этому месту в тех смыслах, какие мне никогда не постичь, и он принял решение: принадлежать и дальше. Поселению. Семье. Церкви. Его земле.

– Знаю, – прошептала я.

Но извинений за свои слова я не принесла. Это то, чего в глубине желала моя эгоистичная часть. Я хотела украсть его и сделать своим. Я хотела, чтобы он всегда был рядом со мной. Хотела, чтобы его теплая и сильная рука была прижата к моей. Я хотела, чтобы он был со мной, так сильно, что эта боль едва не пронзала до костей.

Но я понимала, что это невозможно.

Когда я отступила шаг назад, Андрес поднял голову. На мгновение я вспомнила его лицо прошлой ночью, вспомнила его смягченные темнотой черты. Как прикрылись его глаза, когда наше размеренное дыхание медленно утягивало нас в сон. Каким юным он был. Каким спокойным.

Сейчас же его налитые кровью глаза и сжатый в твердую линию рот выдавали, как сильно он борется за свое самообладание.

Если б только я была способна говорить. Если б только сказала что-то, что облегчило бы его и мою боль. Но я не могла. Внутри меня бушевала буря, мысли сбивались и метались, пытаясь вырваться на свободу. Я могла бы сказать, что он навсегда останется со мной. Что он спас мне жизнь, и я вечность буду у него в долгу.

Как я жаждала, чтобы он выбрал меня.

Как злилась, что он не оставит ради меня все.

Как страстно желала, чтобы он никогда-никогда не менялся.

Но для всего этого у меня не находилось слов.

В этот момент мы были лишь двумя людьми, стоящими друг напротив друга на дороге. Прижимаясь друг к другу в темноте, мы вместе шли по этой дороге, но наши пути разошлись. Его путь вел в одну сторону – обратно в поселение, к семье, в Сан-Исидро.

Мой же вел в другую. В Куэрнаваку. К маме. К свободе обеспеченной вдовы – такой пугающей оттого, что принадлежала мне, что я едва понимала, как ею распоряжаться.

Но я этому научусь. Научусь строить свое будущее таким, каким хочу его видеть.

За это я должна благодарить Андреса. Он поверил мне тогда, когда я не верила в саму себя. Он пробрался в мой кошмар и вытащил меня к свету.

Теперь же серый рассветный туман рассеялся и вокруг расцветал пестрый день. Андрес подарил мне возможность начать все заново. И единственный способ отплатить ему за это – жить. Я знала, что смогу исцелиться, только если уеду из Сан-Исидро.

– Я всегда буду доверять тебе, – прошептала я. – Прощай.

Я повернулась спиной – к Андресу, к асьенде Сан-Исидро – и забралась в экипаж.

Экипаж уехал. Я стоял на коленях в пыли и вглядывался в пустой горизонт.

Ты этому научишься. Это было последнее, что сказала мне Тити, перед тем как я отправился в семинарию в Гвадалахаре. Когда придет время, ты поймешь, что правильно.

Держать Беатрис в своих руках было правильно.

Сдаваться, теряться в ее темных волосах и тепле ее тела, чувствовать прикосновение ее губ на коже – все это тоже было правильным.

Как и то, что происходило сейчас…

Все это время я думал, знание того, что правильно, принесет мне покой или же удовлетворение. Но вместо этого мои плечи свинцовой тяжестью обернула печаль, а я смотрел на пустой горизонт, каждой частичкой души желая, чтобы экипаж вернулся.

Но для Беатрис правильным было уехать.

Она основательно нуждалась в исцелении, и под крышей Сан-Исидро этому не суждено было исполниться.

Да, я очистил дом от скверны, очистил его энергию. Но, увидев страх, что расцвел в ее глазах, когда она смотрела на дом, я понял, что больше ничего не смогу сделать. Она заслуживала жизнь, свободную от страха.

Я должен был отпустить ее.

С отъездом Беатрис у асьенды Сан-Исидро появится пространство для собственного исцеления. Увидев Беатрис впервые, я почувствовал, что она не такая, как все Солорсано, и оказался прав, но не все люди на этой земле знали ее и доверяли так же, как я. Останься Беатрис здесь, она бы стала олицетворением той семьи, что принесла столько боли этой земле и ее людям.

Для многих поколений в асьенде всегда находился Солорсано, которого они боялись. Слишком много поколений боли. Если б люди, которые владели этой землей по документам, никогда больше здесь не жили, я мог только представить покой, который придет к моей семье и другим жителям асьенды.

Но при мысли о том, что Беатрис никогда сюда не вернется, горло сжалось. Я не мог этого вынести. Ее присутствие в моей жизни за последние несколько недель перевернуло все с ног на голову, вывело меня из состояния гниющей ненависти к семье Солорсано и заставило действовать. Именно ее вмешательство прекратило мое изгнание и вернуло меня домой. Кто знает, как долго Сан-Исидро и моя семья страдали бы от призраков и землевладельцев, если б не Беатрис.