
Онлайн книга «Вавилонские ночи»
—А она что? —Говорит, что Хепберн закончила тем, что снялась в «Рустере Когберне», а Оливье — в «Бетси» [17]. Она видит два пути: либо сбежать и затеряться в безвестности, как побитая собачонка, или оставаться на виду, превращаясь в карикатуру на самое себя. Говорит, Бобби Дай сделал правильный выбор, хотя мог бы еще повременить с этим делом. Она пристально вгляделась в лицо собеседника, ожидая, как он отреагирует. Но так ничего и не разглядела. —Вы ведь были с ним знакомы?— спросила она. —Немного. Не думаю, что стоит брать с него пример. —Но он ведь был хорош в своем ремесле? Я слышала, что говорят о нем актеры — что всегда следили за его новыми ролями, чувствовали его превосходство. Странно, но они все как будто его побаивались. —Он их тоже. —Вопрос в том, куда ему было двигаться дальше. Смог бы он достичь еще больших высот? За «Пожар» он получил «Оскара», и есть мнение, что на этот раз приз ему присудили действительно заслуженно. —Смог бы он достичь новых высот? Не знаю. Дурацкий вопрос, вам не кажется? С каких это пор актерское ремесло превратилось в спорт? Ваша сестра рассуждает так, будто раньше была профессиональной бейсболисткой. В какой момент искусство сменилось деньгами и страхом? —Да вы романтик. У вас с Анной много общего. —Рано или поздно ей придется сделать выбор. —От славы она не откажется, будет цепляться за нее зубами и пойдет по головам, если что. Но вы могли бы доставить ей радость и отвлечь от этих мыслей. Ей сейчас не помешало бы немножко переживаний, не касающихся истории с шарфом. —Боюсь, я не из числа альфонсов. И никогда не завожу романов со своими клиентами. —Ради Бога только ей об этом не говорите. Она нуждается в вашей защите. Какое вам дело до причин, главное, чтобы она была в безопасности. Разве не за это вам платят? А если сможете не попасться к ней в коготки — значит, вы молодец. Я бы с удовольствием поглядела на это со стороны. —Вы так говорите, будто она племенной петух, гоняющий пеструшек по курятнику. —А вы не смейтесь, во многом так и есть. Мужчины без ума от Анны, Анна без ума от мужчин. Это стоит видеть. Когда они подошли к бассейну, Анна снова была в воде. Она сделала еще два впечатляющих круга — представление удалось на славу,— выбралась из воды и выглядела при этом как актриса в роли олимпийской чемпионки по плаванию. Черный купальник, хоть и закрытый, совершенно не оставлял простора воображению. Она запрокинула голову и, слегка изогнувшись и подняв руки, выжала воду из своих знаменитых медово-пшеничных волос. Все было проделано весьма искусно, а он был тонким ценителем. Анна вряд ли ожидала, что он тут же впадет в экстаз, подумал Шпандау, но было сразу заметно: она привыкла побеждать на всех фронтах. —Не подадите мне вон то полотенце?— обратилась Анна к Шпандау. Пам почти неслышно застонала и закатила глаза. Шпандау протянул Анне полотенце, и та стала расхаживать вокруг: пусть он пофантазирует, будто она только что вышла из душа. Шпандау наблюдал за ее перемещениями и ждал. Наконец она закончила вытираться, взяла со столика темные очки и надела их. Потом улеглась в шезлонг и сделала вид, будто смотрит в небо. —Памми, ты не попросишь Беттину принести нам кофе и бутерброды? —Ну конечно,— ответила Пам.— Бегу и падаю. Может, мне еще принести твое летнее нижнее бельё? Или лучше с начесом? Пам удалилась, не дожидаясь ответа. Анна сделала вид, что ничего не слышала. Тянулись томительные секунды. Шпандау смотрел на холмы и деревья за домом. Похоже, ему следовало что-то сказать, но он был не в настроении. Наконец она заговорила сама: —Пам — моя сестра. —Я заметил некоторое сходство. —Мне частенько хочется ее придушить,— продолжала Анна. —Да,— согласился Шпандау.— Родственники порой доставляют не меньше хлопот, чем прислуга. —Вы всегда шутите с таким невозмутимым лицом, господин Шпандау? —Да, мэм. Умение шутить с невозмутимым лицом и вести себя за столом — вот два столпа моей профессии. Она сдвинула солнечные очки на кончик носа и смерила детектива оценивающим взглядом. —Вы что, издеваетесь надо мной, господин Шпандау? —Ну что вы, мэм. Это было бы нескромно и непрофессионально. —Я смотрю, вы с Пам спелись. Неудивительно, что она хочет вас нанять. Вопрос в том, захочу ли того же я. —Ответить на него можете только вы. —Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то контролировал каждый мой шаг. Здесь и так нелегко остаться наедине с собой. —Попробуем держаться незаметно,— сказал Шпандау. Она снова окинула его взглядом: с ног до головы, а потом в противоположном направлении. —Лапуля, вы так же незаметны, как буйвол. Не собиралась на вас наезжать, но если вы не повтыкаете себе в уши веток и не притворитесь деревом — по-любому будете выделяться. Пам вернулась с шарфом и пачкой писем. Все это она вручила Шпандау, тот отошел в сторонку, уселся под зонтом и принялся изучать и шарф, и письма. —По-моему, мы подняли слишком много шума из ничего,— заявила Анна.— Может, я просто за что-то зацепилась. —Нет,— возразил Шпандау.— Шарф разрезан. —Да и в письмах нет ничего необычного, кроме красных чернил. Лично меня они совсем не беспокоят. Шпандау копался в бумагах. Горничная принесла и поставила на стол блюдо с бутербродами и кофейник. Пам разлила кофе по чашкам. Анна, по-прежнему лежа на спине, сказала: —Слушайте, ну это же смешно. Если они хотели всерьез мне навредить, что им мешало? Они ведь были совсем близко. Почему пострадал только шарф? —Они и не думали вам вредить. Хотели продемонстрировать, насколько близко могут подобраться.— Затем он обратился к Пам: — Думаете, все письма от одного человека? —Они приходят уже довольно долго. Перед случаем в ресторане стали приходить чаще. Никакой агрессии, никаких угроз, но содержание навязчивое. Как она прекрасна, как много он думает о ней, как хорошо ее понимает — и все в таком духе. Создается ощущение, будто он что-то задумал. —А откуда мы знаем, что это он, а не она?— вставила Анна. —Не подумайте, что я шовинист, но женщинам, как правило, не хватает безумия, чтобы проделывать такие штуки. Возьмем, к примеру, вашу сестру. Она бы скорее отравила вас, чем перерезала вам горло. |