Книга Моё сердце в тебе бьётся, страница 67 – Даша Коэн

Видимо надо было ждать две недели, а может и вовсе год, прежде чем в ее голове осел бы весь пепел сожженных воспоминаний прошлого, где я не чертов больной агрессор, а чертов больной влюбленный идиот.

Ровно через семь дней, в следующий вторник я просто пришел на пары и в огромном лекционнике сел рядом с Княжиной. А деваться-то некуда! Потому что звонок уже прозвенел и препод уже что-то нервно строчил на доске, а с другой стороны от девчонки как приклеенная сидела Нечаева и прятала в своих густых волосах улыбку.

М-да, я бы тоже улыбался, если бы все не было так хреновастенько.

Поэтому, я только криво обнажаю зубы в оскале, а потом сажусь, поджимаю Княжину и упорно выкладываю тетрадь на стол.

И все. Пара, поток информации, монотонный голос лектора, вопросы, ответы и космические корабли, которые бороздят просторы необъятного космоса. Вообще плевать, о чем думать, лишь бы не улетать в эйфорию от ее близости, запаха и вида пухлых губ, которые девчонка нервно кусает, будучи недовольной моим, таким близким присутствием.

А для меня эти жалкие девяносто минут как глоток чистого, свежего, морозного воздуха после душной камеры, в которой я неделю томился без нее. Боже, зачем? И как я не сдох вообще? Непонятно…

Но время чересчур скоротечно и долбанная пара пролетела как фанера над Парижем. Вот только и я решил идти в решительное наступление, не давая Княжиной вновь упорхнуть от меня без единого сказанного слова.

- Алёна, – нежно потянул я ее за рукав.

Девчонка дернулась, но глаз на меня не подняла, и я понял, что придется мне несладко.

- Давай поговорим, пожалуйста, – попытался поймать ее взгляд, но наткнулся на ледяное безразличие.

Айсберг. Само равнодушие во плоти.

- Алёна?

- О чем нам с тобой говорить, Соболевский? – вдруг резко выдернула она свою руку из моего хвата, а потом встала на ноги, смотря на меня с высока и осуждающе.

- О нас, – выдохнул я и в груди тут же протяжно заныло.

И про себя умоляю – только не разбивай эту надежду. Прошу!

Но она не услышала.

- Никаких нас нет. И никогда не было. Так что, не о чем нам с тобой разговаривать, – режет словами, как острым тесаком, а сама дышит так часто. Захлебывается. Знать бы только чем. Ненавистью?

Похоже на то.

Ибо жестко рубит. Решительно. Так, как я и заслужил, но…больно же! Потому что не убиваемая надежда еще подавала признаки жизни, корчилась, повизгивала от мучительной агонии, но подталкивала меня в спину. К ней!

И я пытаюсь. Как раньше пёр против ветра, так и сейчас, но уже в обратную сторону. И сколько бы я не пробовал пробиться и достучаться до нее, но все буксовал и оставался там, где и был – вдалеке от Алёны. На дне.

Но все пыжусь всплыть, хоть меня и топит без конца и края суровая действительность.

Гортензии.

Я скупил для нее абсолютно все!

Решетов смотрел на это, по его словам, безобразие и пытался шутить:

- Как трусы-неделька, Соболь, ну честное слово.

Я же только фыркал и слал его в дальние дали.

- Отвали, Решето, и без тебя тошно.

И снова заказывал для Княжиной очередной пышный букет.

Среда – кремовые. Четверг – синие. Пятница – розовые. Суббота – красные. Воскресенье – сиреневые. Понедельник – желтые. Вторник – гребаный микс.

Вот только никакой отдачи. Пару раз курьера с букетами вообще развернули, а в остальные разы цветы принимала Нечаева вместо моей, обиженной на все и вся, зазнобы.

Как узнал? Так Лидка мне сама написала. Сдала контору по полной.

«Ник, спасибо! Цветы красивые, но Алёнка всё порывается их выбросить. Я пока как верный страж стою на их защите, но знай – трехлитровые банки в общаге давно закончились и ставить твои букетищи уже некуда».

Звездец!

«Как она?» – с минуту пожевав губу, все-таки спросил я у Лидки.

И спустя мгновение получил вообще никак не обнадеживающий ответ:

«Ну, если честно, то не знаю. Молчит, хмурится, что-то бурчит себе под нос. Со мной категорически отказывается говорить, кроме того, что вы, слава Богам, расстались и она более видеть тебя не желает».

Засада…

Но отступать я не планировал.

Вторую неделю я слал гортензии уже в корзинах, раз с банками в общежитии напряженка.

Все без толку.

И в стенах института Алёнка технично от меня гасилась. Вообще одну не поймаешь, а если и удавалось, то всего на секунду, где она мне и слова не давала вымолвить. Зараза белобрысая!

Пришлось на третью неделю от цветов переходить к чему-то существенному.

Понедельник – большущий плюшевый белый медведь.

Вторник – звезда в небе. Да, вы все верно прочитали – отправил Алёнке официальный документ о том, что она является владелицей одной из миллиардов звезд во вселенной.

Среда – сертификат на полет над Москвой на вертолете. На двоих! В надежде, что она не решится лететь без меня.

Четверг – авторский торт ручной работы.

Пятница – пятикилограммовая бочка с клубничным мороженым.

Суббота – билеты в Большой театр на «Историю Кая и Герды».

Воскресенье – огромная корзина с экзотическими фруктами.

И абсолютное ничто мне в ответ.

Спасибо, любимая!!!

Нечаева писала, что Алёнка на мои подкаты только злится с каждым днем все сильнее и сильнее. Бухтит. Просит больше не принимать от ее лица курьера. Грозится, что вообще перестанет разговаривать с подругой, если она будет и дальше в том же духе прислуживать мне и моим прихотям.

А потом, в начале ноября, и вовсе оставила меня с носом и укатила к бабе Вере в деревню, заставляя меня одного маяться в тоске по ней.

И вот где-то тут я от отчаяния совсем психанул. Ну, как так-то? Месяц прошел, а я с места не сдвинулся! Вообще никаких подвижек нет и поговорить с ней, ну вот совсем не получается.

И пришлось мне идти на совсем крайние меры – сговор. И не с кем-нибудь, а с лучшей подругой моей Алёнки. Хорошо, что хоть знал как к ней подступиться, выучил девчонку за тот месяц, что был в теле Княжиной.

Достал визитку, что мне однажды дал отец того самого мажора, что раздолбал мне фару и позвонил в автосервис. Обрисовал ситуацию и уже к вечеру загнал свою ласточку на замену фары и покраску переднего бампера, где все-таки обнаружилась небольшая царапина. А спустя минуту уже звонил Решетову.

- Занят? – спросил сразу в лоб.

- Нет. Нужен тебе?

- Да, – улыбнулся я нашему почти стопроцентному пониманию.