Онлайн книга «Правый берег Егора Лисицы»
–Иди куда шел, дядя. Мы лягашам не стучим! –Как хотите. Я сел на тонущую в песке старую сваю. Достал шоколад, отломил. –Это не по милицейской линии. Просто вот гражданка пропала на пожаре. Искали ее. –Тю, а то глядишь приплыла!– смешки, пихают друг друга.– Мелецанер, ты пошукай у камышо́в, там, может, еще есть. Скупаца не хочешь? Тот, что с гирькой, мой старый знакомый воришка, подошел поближе. Волосы слиплись от мазута и грязи. Загорелое лицо в царапинах. Черт, как назло с собой почти нет денег. Я кинул ему плитку. –А что фраер тебе брешет? Говорит, утопку он вытащил? –С чего вдруг брешет? Гражданин дает показания, не растерялся. Они закричали наперебой: –Брешет! Он на берегу шарился. Она уже тут была. Гашник [26] заставь его вывернуть! –А раньше вы видели ее в порту? Беспризорные крутятся тут постоянно. Нанберги– хорошо одетая пара, могли приметить. У таких, как Нанберг, шпана «колола марочки»– воровала носовые платки, а при случае и деньги, конечно. –Гражданка видная, блондинка. С ней был мужчина, очень высокого роста, крупный, бритая голова. –Может, и была. Может, с бритым, а то с бру́нетом. Мне без интересу тебе вспоминать. –А если интерес найдется? –Давай свой интерес. Найдется гривенник или пошамать, я те мигну [27]. Я порылся в кармане, вынул несколько монет, прибавил к ним папиросы, коробку спичек. Положил на край сваи. –Видел навроде я эту мазиху [28]. Пальтецо с мехом,– он замысловато выругался,– фраер ее завел на пароход, под локоть ухватил, фу ты ну ты. Муж видать али кавалер. Обомшелый бурш в фуражечке! Я с трудом вспомнил, откуда это выражение. Вовсе не из блатной фени. Так гимназисты называют взрослых студентов. Пока беспризорные делили добычу, я подошел к гражданину, который нашел тело. –Вы ведь ее не вытаскивали из воды? На песке нет следов, воды вокруг тела не много. Одежда у вас сухая абсолютно. Зыкин оживился. Ему нравится козырять мелкой властью. –Ты, слышь, гражданин, ты этого мне тут! Милицию вводишь в заблуждение. Гражданин забеспокоился. –Товарищи, вы что же, этим жуликам поверили? Я возмущаюсь,– он тыкал в сторону беспризорников, в ответ полетели свистки, ругательства, мелкие камни. –А почему же не верить? В Советском государстве все равны. Дети пострадали, как все. Мы вынуждены взяться за их перевоспитание. Но оснований им не верить нет, такие же граждане. Я давно понял, что «слова плакатов» прекрасно работают. Настраивают свидетелей сразу на нужный официальный лад. –Ладно, что там. Нашел я ее на берегу. Рыбалить пришел, лодку столкнуть– а она тут– между лодок. Вроде с парохода, думаю, спихнули в воду, а то, может, сама того. Вот те крест,– он размашисто замахал на купол собора.– Я ничего брать не хотел, я так посмотреть, может, жива. –И как, жива? Он набычился, уловив насмешку. –Я не трогал ничего! Колцо (так и произносит) там с красным камушком, какие, может, бусы. Я ничего этого не брал! –Этого нет, а что тогда взяли? –Бес попутал,– он порылся.– Взял вот с тела, потом крикнул остальных. Сверток! С поднизу пальта у нее прицеплен был, в кармане. –Достали его, значит, из внутреннего кармана ее пальто,– я рассматривал влажный, тяжелый сверток. –Там вроде на булавку было– на ткани английская булавка. Ничего больше,– снова широко крестится, сникает под взглядом Зыкина, добавляет:– Честное слово, как рабочий говорю! –А где работаешь? Я развернул сверток, плотная ткань вроде березента. Внутри червонцы– круглый вензель, портрет Ленина, старые деньги, «обеспечиваются достоянием республики». Товарные ордера Торгсина, довольно много. Банкноты из пеньки, да еще и пропитаны животным клеем. От воды сбились в плотный кирпич. Рыжая лошадка смирно ждет, пока тело кладут в телегу. Плотнее запахиваю на мертвом теле полы ненужного больше ей пальто, чтобы прикрыть ноги. Возница трогает. Агнесса
В кабинет зашел Репин. Сел, подтащив стул поближе к окну. Раскрыл какую-то книгу. Чтением его снабжает Сидорня. Мне не удалось выявить никакой закономерности в его вкусах. Это могла оказаться и машинная копия брошюры «Защита права народа и завоеваний революции в пределах города Петрозаводска», и «Инструкция народным следователям». На этот раз– это пухлый том в нарядном, но загаженном переплете,– какой-то роман. –Сильнейшая вещь,– Репин полистал страницы и, прижав одну пальцем, прочел:– «Закон заставляет ползти улиткой и того, кто мог бы взлететь орлом. Лишь свобода порождает гигантов!» Я разглядел заглавие: «Разбойники», пьеса Фридриха Шиллера. –Я видел эту драму на сцене, столичные актеры ставили. –Поглядеть бы! –Вы разве не собирались на выезд? Утром на собрании говорили об облаве в районе базара. В квартале сдавали квартиры и комнаты проституткам. Репин неожиданно покраснел, как кубанский борщ: –Не, туда не поеду. Если приказ только. Я не стал спрашивал почему, но он продолжил: –Не люблю этого, их хватаешь, а они в слезы! И молоденькие есть. Ну его. Куры! –Я, знаете, вообще думаю, что смысла в таких облавах не много,– согласился я.– Временный эффект. Сразу же вернутся обратно. По-хорошему весь квартал нужно снести. Трущобы, по сути, питательный раствор для любого рода преступности. Репин заволновался, бросил свою книгу. –А зачем же сразу сносить? Вот старуха там живет. Я у нее беру антрацит на самокрутки. Как муж ее помер, так квартирный хозяин все в долг описал. Куда ее, если сносить? В каком-то смысле Репин– абсолютный идеалист. Его горячность вызывает уважение. –Ботинки у нее были, тьфу, дешевенькие. Так хозяин и их забрал, сволочь. Главное, ношеные. И номер не его, бабский, куда ему? А вот же! –Вы подтверждаете мою мысль. Табак она наверняка продает краденый. Хорошо, если чем похуже не торгует. Разве не лучше постепенно избавляться от подобных районов в городе? Идею полной перестройки трущоб обсуждали еще до семнадцатого года. И я считал, что эта мера может сработать, в других же странах помогло… Но спорил вполсилы, думал о теле в прозекторской. |