Книга Они не люди. Книга первая, страница 92 – Виктор Фламмер

Рыжая девушка по имени Белка обвела всех взглядом, раскурила сигарету, затянулась и выдула в толпу клуб дыма:

—От передоза,— мрачно произнесла она,— Чёрный умер. Мы все умрем,— с этими словами она приложила бутылку с пивом к губам, выпила ее целиком, без остатка, и швырнула бутылку в стену.

—Свобода и смерть!— заорала она.

—Свобода и смерть!— поддержали остальные и принялись швырять в стену бутылки.

Он понял, что это отличный повод избавиться от своей.

—Свобода и смерть,— заорал он и зачем-то добавил: — Анархия — мать порядка!— Его бутылка полетела в колонну.

Почему-то всем понравился его призыв.

—Анархия — мать порядка,— зазвучало со всех сторон.

В стены, в колонны собора и в сторону Невского проспекта полетели пустые бутылки, окурки, огрызки яблок и прочий мусор.

Кто-то сунул ему в руку сигарету и помог прикурить от спички.

Он понял, что если сейчас он просто сольется с толпой, то ничего не сможет узнать. Хмельницкий умер. Как? Что с ним случилось? Что означает странное слово «передоз»?

Белка тем временем встала и, сжав руку в кулак, подняла ее над головой:

—Свободу порабощенным!— воскликнула она.

—Свободу порабощенным,— поддержала толпа. Молодых людей становилось всё больше. Прохожие начали останавливаться и прислушиваться к происходящему.

Кузя понял, что медлить нельзя. Хозяин говорил, что эти люди — поклонники дивов. И хотят их освободить.

Вскочив на ноги и затянувшись едким, но вполне безобидным дымом, он закричал:

—Свободу порабощенным! Снять ошейники! Долой рабство!

—Долой рабство!— поддержала толпа.

А Белка схватила его под локоть:

—Так ты наш! Что же сразу не сказал?

—А ты спрашивала?— усмехнулся он. Было не очень понятно, что она имеет в виду. Но слово «наш» точно означало доверие. А это было именно то, что нужно.

—Фараоны!— закричал вдруг кто-то.— Тикаем!

—Бежим,— Урал схватил Белку за локоть, но она стряхнула его руку.

—Вот только от всякой швали я не бегала.

Кузя не знал, что такое «фараоны». Но, видимо, в этой компании так называли каких-то плохих людей. Поэтому он решительно сел обратно и заложил ногу на ногу.

—Ха, фараоны,— презрительно проговорил он.

Толпа тем временем рассеялась. Но народу осталось немало.

И он увидел, как к ним приближаются полицейские.

Белка мельком глянула на него. И стало понятно, что потерять лицо нельзя ни в коем случае.

Он сжал кулаки.

—Жандармы,— заорал он,— царские лизоблюды! Сатрапы! Палачи!— он плюнул в лицо первому же полицейскому, приблизившемуся к нему, и снова закричал:

—Да здравствует диктатура масс!

—Диктатура масс!— заорала толпа.

Им, подогретым алкоголем и «веществами», было безразлично, что орать.

Один из полицейских схватил его за руку и стащил с парапета. Миг — и на его голову обрушилась дубинка.

Главное сейчас — не сопротивляться. Он должен выглядеть слабым человеческим ребенком.

Слабым, но не сломленным.

—Мрази,— выдохнула у него над ухом Белка и добавила не очень уверенно: — Сатрапы!

—Бей урядников и становых приставов!— крикнул он.

И снова получил дубинкой. На этот раз прямо в лицо. Почувствовав, что из носа закапала кровь, он понял — достаточно. Сопротивляться дальше будет слишком подозрительно.

Ему и остальным, кто не успел сбежать, надели наручники и затолкали в машины, по шесть человек в каждую. Он оказался в одной машине с Белкой и Уралом. Это было замечательно, видимо, их везли в один и тот же участок.

Главное, чтобы не в участок Виктора Геннадьевича. Тот, увидев племянника своего друга, мог испортить всю игру.

К счастью, в месте, куда их отвезли, Виктора Геннадьевича не оказалось.

Их выстроили в очередь к столу, за которым сидел усатый человек с усталым лицом. Каждого, кто подходил к столу, он спрашивал:

—Имя? Год рождения?

Все отвечали. Когда очередь дошла до Белки, она сказала:

—Белицкая Алина. Тысяча девятьсот шестьдесят пятый.

Он шел следующим. На сколько же лет он выглядит? Старше нее? Младше? Лучше назвать более младший возраст: люди относятся к детям лучше, чем ко взрослым.

—Николай Дивногорский,— назвал он первое, что пришло ему в голову.— Тысяча восемьсот…. Э… Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год.

Их загнали в клетку, довольно тесную, сидеть в ней пришлось прямо на полу.

И тут Кузя почувствовал, что ему становится плохо. Квас. Несмотря на то что он выбросил почти половину бутылки, в животе бурчало и крутило так, что он лег прямо на пол.

И тут же услышал тихое:

—Не бзди. Если нас не выпустят, Цепеш ночью нас вытащит.

Фраза предназначалась не ему. Он скосил глаза и увидел, как Белка что-то шепчет Уралу. Обычный человек не расслышал бы ничего.

Цепеш. Надо запомнить это слово. У всех тут необычные имена, вероятно, это прозвища. И человек по имени Цепеш должен как-то вытащить их ночью.

Почему-то самым логичным Кузе показалось взорвать участок. Чтобы под шумок все могли скрыться.

Живот снова скрутило, он прижал колени к подбородку. Но не выдержал, и содержимое его желудка выплеснулось на пол.

—Капец…— прозвучало за его спиной,— перебрал щегол.

—Его зовут Кот!— вступилась Белка.— Заткни хавальник, он свой.

Тотчас же открылась дверь, и полицейский выволок его наружу. Подхватив под локоть, потащил куда-то по коридору.

В конце коридора полицейский втолкнул Кузю в помещение, где пахло водой, мочой и экскрементами.

«Уборная»,— понял он. И бросился к раковине, где, открыв кран, принялся судорожно глотать воду. Его снова вырвало и стало легче.

—Ну что же ты, мальчик… такой молодой. Как же тебя занесло к анархистам?

В голосе полицейского слышалось искреннее сочувствие.

Кузя посмотрел на него долгим взглядом и принял решение. Нельзя дать себя обыскать. Сыщики найдут амулет и увидят ошейник.

Он протер лицо водой и снова посмотрел на полицейского:

—Позвоните участковому приставу Смирнову, пожалуйста,— тихо проговорил он,— скажите, что у Кузьмы… Аверина очень важная информация.

Полицейский немедленно подбежал к нему, обхватив за плечи.

—Боже мой, курсант… Кузьма, тебе принести угля?