Онлайн книга «Достойный жених. Книга 1»
–Махиджани,– загадочно произнес он, проходя мимо. Господин Навроджи сделал глоток воды из одного из трех стаканов перед ним. –Товарищи и друзья по Литературному обществу Брахмпура,– начал он голосом, едва достигавшим того места, где сидели Лата и Кабир,– мы собрались здесь в тысяча шестьсот девяносто восьмой раз. Встреча объявляется открытой.– Он задумчиво взглянул в окно и протер очки носовым платком, а затем продолжил:– Я помню, как Эдмунд Бланден [157] обратился к нам. Он сказал – и я до сих пор помню его слова,– он сказал… Господин Навроджи остановился, закашлявшись, и посмотрел на листок бумаги, лежавший перед ним. Его кожа казалась такой же тонкой, как бумага. Он продолжил: –Тысяча шестьсот девяносто восьмое заседание. Поэзия, декламация собственных стихов членами общества. Копии, я вижу, раздали. На следующей неделе профессор О.П.Мишра с кафедры английского языка представит нам доклад на тему: «Элиот: Куда?» Лата, которой нравились лекции профессора Мишры, несмотря на ту розовость, с которой он теперь прочно засел в ее голове, заинтересовалась, хотя название и казалось немного загадочным. –Трое поэтов сегодня прочтут свои произведения,– продолжал господин Навроджи,– после чего, я надеюсь, вы присоединитесь к нам за чашечкой чая. С сожалением сообщаю, что мой юный друг, господин Сорабджи, не смог сегодня найти время, чтобы поучаствовать,– добавил он с нотками легкого упрека. Господин Сорабджи, пятидесяти семи лет и тоже парс [158], как и господин Навроджи, был проктором Брахмпурского университета. Он редко пропускал собрания литературных обществ – университетского или городского, но всегда успешно манкировал встречами, на которых участники зачитывали вслух плоды своих творческих усилий. Господин Навроджи нерешительно улыбнулся: –Сегодня стихи нам прочтут доктор Викас Махиджани, госпожа Суприйя Джоши… –Шримати Суприйя Джоши,– раздался громкий женский голос. Широкогрудая госпожа Джоши поднялась, чтобы внести ясность. –Э-э, да, наша… хм, талантливая поэтесса Шримати Суприйя Джоши и, конечно же, я, господин Р.П.Навроджи. Поскольку я уже сижу за столом, я воспользуюсь прерогативой председателя читать собственные стихи в первую очередь. Аперитив, так сказать, к более существенному блюду, которое последует. Приятного аппетита.– Он издал грустный, довольно прохладный смешок, прежде чем прочистил горло и сделал еще один глоток воды. –Первое стихотворение, которое я хотел бы прочитать, называется «Неотвязная страсть»,– просто сказал господин Навроджи, а затем начал читать: Я не могу сбежать от страсти,
чей призрак – вечный спутник мой.
Листва давно в осенней власти:
не в силах я бежать от страсти.
Весна приходит новым счастьем —
любовью истинной самой,
но не смогу бежать от страсти,
чей призрак – вечный спутник мой…
Закончив читать свое стихотворение, господин Навроджи, казалось, мужественно сдерживал слезы. Он взглянул на сад, на солнечные часы и, взяв себя в руки, сказал: –Это триолет [159]. Сейчас я прочту вам балладу. Она называется «Похороненное пламя». Прочитав это и еще три стихотворения в том же духе, с истаивающей силой, он умолк, исчерпав все эмоции. Затем он встал, словно путник, свершивший бесконечно дальнее и утомительное путешествие, и пересел на мягкий стул неподалеку от овального стола. В краткий промежуток времени между ним и следующим чтецом Кабир вопросительно взглянул на Лату, а она так же вопросительно посмотрела на него. Оба они пытались сдерживать смех, и переглядки им не помогли в этом деле. К счастью, радостный человек с пухлым лицом, вручивший им стихи, которые планировал читать, шустро подскочил к столу оратора и, прежде чем сесть, произнес единственное слово: –Махиджани. После того как объявил свое имя, он казался даже радостнее прежнего. Поэт пролистал пачку бумаг с выражением напряжения и приятной сосредоточенности, затем улыбнулся господину Навроджи, который, съежившись, сидел на своем стуле, словно воробей, забившийся в нишу перед бурей. Господин Навроджи пытался заранее отговорить доктора Махиджани от чтения, но встретил столь добродушное возмущение, что вынужден был отступить. Однако, прочитав свой экземпляр стихов в тот же день, он не мог избавиться от желания завершить банкет на аперитиве. –«Гимн Матери Индии»,– сентенциозно объявил доктор Махиджани, затем озарил свою аудиторию улыбкой. Он подался вперед с сосредоточенностью дородного кузнеца и прочитал стихи, включая номера строф, которые он выковывал, словно подковы: 1.Чего не видит младенец, опившийся молока, близ груди материнской – в рубище ли, в шелках — любви кроткой матери, что, как в засуху – дар Небес. Этим стихотворением кланяюсь, Мать, тебе! 2.Этот недуг не в силах вылечить лучший врач. Слушает сердце, но расслышит ли его плач? Как погасить, скажи, о доктор, сердечный ад? Если страдает Мама, кто-то же виноват? 3.Платье ее намокло чистой росой полей. Подобно Савитри
[160] нежной, зовет она сыновей. Из цепких объятий смерти вырвав их, поведет в будущее свой добрый, чистый душой народ. 4.От брега Каньякумари – до мест, где лежит Кашмир, от тигров Ассама – в те, где свирепствует злобный Гир, хлынет рассвет свободы от рабства и подлецов и отразится в Ганге святое его лицо. 5.Как описать страданья милой Матери мне? Ничтожества от закона, данного ей извне, — мучители, а индийцы – улыбчивые рабы, с позором до самой смерти – частью своей судьбы. Читая эту строфу, доктор Махиджани сильно возбудился, но следующая строфа вернула его к спокойствию: 6.Вспомним героев гордых, вскормленных молоком
Матери их прекрасной! Можно сказать о ком:
не кланялись, но сражались с честью ее сыны,
чтоб заложить основы дивной моей страны.
Кивнув нервному господину Навроджи, доктор Махиджани воспевал имя его тезки, одного из отцов индийского движения за свободу: |