Онлайн книга «Вычислить и обезвредить»
|
С мертвыми? Кто умер? Или это меня убьют в тот момент, когда я попытаюсь отправить письмо Пьеру? Ничего не понимаю, бред какой-то… — Пьер умер. Точнее, погиб. На обратном пути у него случился сердечный приступ. Он умер прямо в самолете. — Боже мой! — только и могла сказать я. — Да-да, пожалей его! — окончательно, по-моему, пошел «вразнос» Владимир Николаевич. — Если хочешь знать, он застрелился. В самолете. Из этой своей идиотской как бы авторучки. Не хотел встречаться с теми, кто послал его в Москву убивать… — Но он никого не убил. — Прекрати! Он получил то, что заслужил, жаль только, что струсил и просто дезертировал… из жизни. Он — профессиональный убийца. На его руках — кровь нескольких человек. Он убивал… — Кого? Откуда ты знаешь? — Он террорист. Был членом французской организации. — Не уголовник? — Нет, не уголовник, успокойся. Он — идейный убийца. Убивал за идею. — А тебе, — услышала я свой голос как бы со стороны, — никогда не приходилось это делать? Убивать за идею? Нет? — У меня чистые руки, — с некоторым пафосом ответил Владимир Николаевич. — А я и не говорю, что ты лично брался за нож или спускал курок. Можно ведь и приказать. Сослать, посадить, расстрелять… Лес рубят — щепки летят. Если враг не сдается, его уничтожают… — Даже если и лично спускал курок… Я, между прочим, воевал. Это для тебя война — далекая история. А для нас она продолжается. Мы, коммунисты… — Партия прикажет — надо, комсомол ответит — есть, — пробормотала я себе под нос. — Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи. — Майя, уймись! Я не желаю это слышать! — Должность не позволяет? Или убеждения? — Моя должность, дорогая, — это итог моих убеждений. — Или — плата за них? Не смотри на меня бешеными глазами, я уже тебя не боюсь. Мне уже вообще ничего не страшно. Хорошо, возможно, Пьер тот, кем ты его считаешь. Не буду спорить о том, чего не знаю. Но ведь по большому счету вы оба — убийцы. Идейные. Разница только в идее, ради которой вы это делали, вот и все. Бедная Мари… — Это ещё кто? — Его невеста. Или возлюбленная, не знаю точно. В общем, его любимая женщина. Но он хотя бы любил! Он мог действительно попытаться сбежать, но предпочел умереть. А ты? Ради какой идеи ты губишь свою собственную жизнь? Про мою даже не заикаюсь. — С чего это ты решила, что я гублю свою жизнь? Я сам её выстраиваю, не по чьему-то там приказу. И доволен. — «Я вспоминаю, что, ненужный атом, я не имел от женщины детей и никогда не звал мужчину братом…» — вполголоса произнесла я. — А эта бредятина откуда? — Это стихи. Николая Гумилева. Расстрелянного, кстати, большевиками. — Он был контрреволюционером. — Возможно. Очень даже может быть… Но за что его сын провел двадцать пять лет в лагерях? За какую идею? — Знаешь, тебе нужно писать романы. Тут тебе и любовь террориста, и расстрелянный поэт, и разбитое сердце… Послушай, котенок… Впервые за весь разговор он назвал меня так. Как в той, уже почти прошлой жизни. Или он все-таки… — Иди ко мне, котенок. Я виноват — должен был сообразить, что для твоей психики все это будет слишком сильной нагрузкой. Неужели ты думаешь, что я способен на подлость? Тем более по отношению к тебе? Если я ещё была в состоянии парировать его колкости и грубости, то перед его нежностью я оказалась совершенно бессильной. Обаянию этого человека противостоять было невозможно. Особенно — когда его любишь. — Да если бы я действительно хотел закончить наши с тобой отношения, я бы пришел и просто сказал: «Майя, прости, но больше мы встречаться не сможем. Я тебя не люблю». А я этого не говорил… — Ты не говорил и о том, что любишь, — прошептала я, уткнувшись в его плечо и чувствуя, как все наши взаимные обиды и недоразумения становятся чем-то незначительным, если не бессмысленным. — Если бы ты хоть раз это сказал… Потом мог бы что угодно делать, как угодно не любить, я бы делам не поверила, потому что слово было, одно слово. — Котенок, дело в том, что я должен скоро уехать, очень надолго. Только это… — Тайна, я понимаю. Но почему ты не сказал? — Я и сейчас не имею права это говорить. Но не могу по-другому убедить тебя, что никто никого не бросает. Обстоятельства… И лучше тебе какое-то время провести подальше отсюда. Без меня тебе здесь будет совсем плохо. Правда? — Правда, — ответила я почти искренне и уже совсем честно добавила: — без тебя мне будет намного хуже, чем… Я прикусила язык в последнюю долю секунды. Ибо сдуру чуть не ляпнула такое, чего он мне уж точно никогда в жизни не простил: «Без тебя мне будет ещё хуже, чем с тобой». А я уже примерно догадывалась, какой смысл будет вложен мужчиной в эту хотя и немного витиеватую, но достаточно точную фразу. Да что там догадывалась — точно знала. Утром он уходил от меня почти спокойным, да и я за эту ночь изрядно повзрослела, если не сказать — поумнела. Во всяком случае у меня хватило присутствия духа, чтобы не делать из нашего прощания трагическую сцену. А поплакать я могла потом, после. — Мы обязательно встретимся, котенок, обещаю тебе, — сказал он ласково уже у самой двери. — Если останусь жив, конечно. Не грусти, малыш, мы с тобой ещё внуков воспитывать будем. — Своих? — с неподдельным интересом спросила я. — Ну, не чужих же. — Согласна. Только не затягивай процесс, а то у меня ведь и климакс, между прочим, может образоваться со временем. А до внуков было бы неплохо о детях подумать. — Справимся. До свидания, зверушка моя. Писать не обещаю… — Но ты приедешь меня проводить? Он покачал головой и красноречиво пожал плечами. Все было ясно без слов. Яснее некуда… — Я могу тебя попросить об одной вещи? — спросила я шепотом. — Напоследок. — Попробуй, — улыбнулся он. И бросил мимолетный взгляд на часы. Ну что ж… Но я все-таки предприняла героическую попытку надышаться перед смертью. — Я хочу прочесть тебе одно стихотворение. Только одно. — Твое? — Нет. Для моих у нас уже нет времени. Когда-нибудь потом… Так — можно? Он кивнул. И я прочитала вслух то, что занозой сидело у меня в голове весь последний час: «Ты меня на рассвете разбудишь, Провожать необутая выйдешь. Ты меня никогда не забудешь, Ты меня никогда не увидишь… И качнется бессмысленной высью Пара фраз, залетевших оттуда: Я тебя никогда не увижу, |