Книга Булавки и приворотное зелье, страница 41 – Саманта Джайлс

—Мне пора, девочки. Увидимся завтра утром, перед вашей поездкой. Пожелайте мне удачи — или лучше скажите «ни пуха ни пера» или «чтоб тебе провалиться».

—Мамочка, почему я должна желать тебе провалиться?— пискнула Лоис.— Пожалуйста, не проваливайся.

Мама рассмеялась и наклонилась, чтобы от души поцеловать Лоис в щёку. Я отдала ей открытку, которую мы в порядочной спешке сделали прошлым вечером. Снаружи было нарисовано большое красное сердце — я сделала контур, а Лоис раскрасила,— а рядом с ним стояли схематичные фигурки: мама, папа, Лоис и я.

Ещё там была надпись с блёстками — «Желаем удачи!», а внутри было написано:

Дорогая мама!

Мы уверены, что ты будешь замечательной Мартой! Надеемся, что ты не забудешь слова, а если забудешь, то ни в коем случае не говори «Бе-е-е!».

С любовью, Розмари и Лоис.

У мамы на глазах навернулись слёзы.

—Это так мило, спасибо вам, девочки. Я найду для неё самое лучшее место в своей гримёрке и прикоснусь к ней на счастье, прежде чем выйти на сцену сегодня вечером.

Мама с вызовом посмотрела на папу, который завалился в кресло, потягивая кофе.

—Что ж, дорогой, не думаю, что смогу взять с собой тот огромный букет, который ты подарил мне на удачу.

Папа не ответил (понятное дело, он не принёс ей никаких цветов), однако порылся в кармане своего халата и извлёк открытку.

—Сегодня вечером ты будешь блистать, дорогая,— прошептал он, вручая маме открытку из серии «Чарли и Лола», украшенную надписью «Я видел Биг-Бен». Это такие открытки, на которых нарисованы двое детей.

Мама прочла открытку и сунула её к себе в сумку.

—Спасибо, Джон.— Она чмокнула его в макушку, обняла меня и Лоис и сразу же скрылась за дверью.

Не знаю, что было в той открытке, но догадываюсь, что что-то хорошее, иначе она не стала бы целовать папу — она бы его стукнула. Однако от меня не укрылось, что открытку-то он, разумеется, выдрал из книжки Лоис «Чарли и Лола едут в Лондон»: там в конце как раз были две открытки, которые можно вырезать из книги и использовать по-своему. Мы этого так и не сделали, так что я была готова побиться об заклад, что, если бы я прямо сейчас пошла и заглянула в ту книгу, там не хватало бы одной открытки. Надеюсь только, что Лоис не заметит.

Школьный день, казалось, тянулся без конца, но наконец раздался звонок, и я буквально сгребла все свои вещи и выскочила из класса.

Я в нетерпении ждала, когда покажется папа, сожалея, что вместо него нас не забирает кто-нибудь из наших постояльцев. Я была бы так рада прямо сейчас увидеть милую Филлис с её долговязыми ногами-ходулями и искренним стремлением помочь, что обычно приводило к разным авариям. Но есть надежда, что завтра мы с ней увидимся — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Я по-настоящему соскучилась по всей четвёрке.

Я увидела, как тёмная папина фигура приближается ко мне вместе с Лоис, прилепившейся к нему, словно моллюск к днищу корабля. Папина тень свалилась с его плеч, и я различала лишь её остатки, цеплявшиеся за его лодыжки, пытаясь хоть как-то на нём удержаться. Мне так хотелось, чтобы папа стряхнул со своих ног эту чёрную массу, которая, казалось, медленно пожирала его. Но я предполагала, что это не так-то легко.

Я заметила, что он побрился — это был хороший знак — и надел нормальную одежду, чтобы прийти за нами. Я знала, что пару дней назад поезда снова начали ходить, и мне было интересно, вернётся ли папа к работе на следующей неделе. Я быстро помолилась про себя, надеясь, что папа снова станет ходить на работу. Это будет означать, что ему уже лучше и что мы снова увидимся с Фрэнсис, дядей Виком и мистером Фоггерти.

И вот этот день настал. Я вскочила с кровати и спустилась на кухню, чтобы погреть на завтрак шоколадные круассаны. Вскоре после этого ко мне присоединилась Лоис, и, осознав, что мы толком не знаем, как включать духовку, я побежала наверх, чтобы потихоньку разбудить маму.

Я прокралась в спальню к родителям. Сейчас было полвосьмого, и папа ворочался, протирая глаза. Мамина половина кровати была совершенно пуста, на одеяле ни складочки, подушка не смята. Она не ночевала здесь сегодня. Она не приходила домой. Я почувствовала, как внутри у меня затрепетало, в животе покалывало, как от шипучих конфет, но не по-хорошему.

—Где мама?

Папа проснулся, поднял с пола подушку, чтобы подсунуть себе под спину, и сел в постели.

—Который час, Рози?— его голос звучал сипло и сонно.

Я пропустила этот вопрос мимо ушей.

—Пап, где мама?

—Всё в порядке, Рози. Она вечером прислала сообщение, что останется в отеле рядом с театром. Она очень устала, а ещё хотела пойти на фуршет, расслабиться, что-нибудь выпить после премьеры. Вечером она будет дома, а завтра у неё выходной, так что ты сможешь обо всём её расспросить.

Топая ногами, я пошла на выход и, затворяя за собой дверь, язвительно бросила через плечо:

—Уже половина восьмого, и нам нужно, чтобы ты включил духовку — будь так любезен, ПАПА.

Меня вдруг охватил гнев. Мы все старались быть внимательными к папе: мы обнимали его, следили, чтобы ему было хорошо, мирились с его мрачным настроением и игрой в молчанку. Попросту говоря, мы ходили вокруг него на цыпочках, стараясь ему угодить, иногда себе в ущерб, и вот теперь мама, как мы видим, не захотела возвращаться домой. Я точно знала, что это из-за него. Я была уверена, что это папа виноват в том, что происходит, в том, что ей больше нравится проводить время не с нами, а с кем-то вроде Маркуса, который носит парадные туфли с джинсами.

Я бросилась на кровать и разрыдалась. Как нам выбраться из всего этого хаоса? Что, если мама и вправду больше не хочет возвращаться домой? Что, если папе никогда не станет лучше? Было ли всё это подстроено Мелом Вайном в попытке разлучить мою семью со мной? Что, если мы больше никогда не увидим нашу колдовскую компанию? Внезапно поездка на «Большой бал» показалась просто ерундой по сравнению с тем, что моя семья рушится здесь и сейчас. Я желала лишь одного — чтобы у папы с мамой снова стало всё нормально, чтобы они улыбались, смеялись и проводили время с нами.

Я так горько плакала и хлюпала носом, что едва заметила, как рядом присел папа. Я уткнулась головой в подушку, а он обхватил меня руками и прошептал мне в ухо:

—Ну что ты, милая, что случилось? Скажи мне, что не так? Мы сегодня поедем в Лондон. Ты что, не хочешь ехать?

Я приподняла покрытое пятнами, красное лицо — из носа течёт, губы трясутся. Я была не в лучшем виде.

—Конечно, я хочу поехать. Но как ты собираешься везти нас, если даже одеваешься с трудом? А что, если мама не вернётся домой вечером? Что, если она сбежит с Маркусом и никогда не вернётся? Тебе нужно поправиться, папа. Ты нам нужен.

Я больше не могла говорить. Я так сильно плакала, что голос у меня дрожал и прерывался. Я чувствовала себя как мятая тряпка.