Онлайн книга «Сулла бы одобрил»
|
Когда койтус тряхнул нас, пронзив сладостной болью от макушки до пят, мы рухнули рядом, не расцепляя рук, она перевела дыхание, сказала хрипло: –Ты не только стреляешь классно… –Я еще и крючком вяжу,– сообщил я скромно.– И на спицах. Хоть и не пробовал. Она отпихнула меня, оставшись рядом, раскрасневшаяся, с блестящими глазами, дышит все еще часто, сказала чуть хрипловатым голосом, но уже обвиняюще: –Ты еще в прошлый раз узнал, что у меня оргазм клиторальный! Как? У меня в личном деле такого нет. –Откуда знаешь?– ответил я.– У тебя доступа нет. –А у тебя? –По глазам увидел,– сообщил я.– Хоть у женщин и брехливые, но я еще и дешифровщик сложных систем. Она охнула. –С ума сойти! И крючком вяжешь, и женщин раскалываешь, как спелые орехи. А я сложная? –В достаточной степени,– милостиво согласился я.– Хотя я бы подправил ДНК и пару аксонов. Кривые какие-то. Она укрылась до половины одеялом, сказала с неудовольствием: –Надо посмотреть в зеркало. И что еще?.. Такое, чего нет в моем личном деле? –Обижаешь,– сказал я.– Зачем смотреть твои файлы? Пусть хоть что-то останется тайной. Она буркнула: –От тебя да останется?.. Ладно, может быть, тебе все-таки поджарить бифштекс? У меня есть запас в холодильнике. Да и у меня что-то аппетит проснулся. –Мне можно один кофе,– ответил я,– и адын булочка. Я местами вегетарианец, не могу, когда ради моей отбивной убивают овечку. Она фыркнула. –Овечку жалко, а людей нет?.. –Овечка в нашей дури не виновата,– напомнил я.– А человек уже рождается виновным, читай Ветхий Завет. Его убивать можно и нужно, как только переступит любую из заповедей. Что пора и делать, слишком их много. –Заповедей? –Человечиков. Преступивших. Их не зря называют преступниками. Она хмуро смотрела, не вылезая из-под одеяла, как я поднялся и быстро влез в джинсы, обулся и начал зашнуровывать кроссовки. –Отбываешь? –Работа,– сказал я со вздохом.– Надо улучшать мир!.. А во время войны и доктора наук берут в руки автоматы. Она спросила тихо: –У нас война? –Последний и решительный бой,– ответил я.– С Интернационалом воспрянет род людской. Так раньше назывался глобализм, не знала? Только суровый и решительный, не то, что нынешнее племя. Она посмотрела на меня исподлобья. –Напарник не нужен? Чувствуется, что не просто вырвалось, а вопрос постепенно созревал, как тесто на пару, сейчас уже вылезает из-под крышки, я был к нему готов, потому ответил, не задумываясь: –Нет, не нужен. Справляюсь. Но если хочешь… Она сказала пылко: –Хочу! Я уточнил, так надо, потом передумывать поздно: –Уверена? Она отбросила одеяло, соскочила на пол, обнаженная и решительная, с горящими глазами и красиво очерченной грудью с ярко-красными вытянутыми кончиками. Я насмешливо наблюдал, как она одевается торопливо и с нашей точки зрения бестолково, даже в рубашку всовывает чисто по-женски голову, а потом долго барахтается там, пытаясь попасть в рукава, в то время как мы, люди, сперва просовываем руки в рукава, быстро оглядываемся по сторонам, это чтоб никто не подкрался и не ударил дубиной, потом одним молниеносным движением продеваем голову в ворот и сразу же снова видим все вокруг, а врага заметим издали. Наконец кроссовки, я сказал мирно: –Вот теперь можно и кофе. А что? Его много не бывает. Она спросила чуточку разочаровано: –А твое… задание? –Пусть стемнеет больше,– пояснил я.– Прокатимся мирно и тихо, любуясь ночным городом. Она взглянула исподлобья. –А ты… любуешься? Я ответил уклончиво: –Думаю, большинство говорят то, что принято. А на самом деле, как можно любоваться тем, что видел уже сто раз?.. В новой математической формуле изящества и прекрасности больше, чем во всех египетских версалях мира. Она взглянула недовольно, насчет математики явно не согласна, но насчет любования городом, похоже, я влупил в яблочко. Иногда в самом деле как бы ничо так, остальное время просто брешешь, любоваться принято, иначе как бы не совсем светлый и наполненный культуркой. Бифштексы она жарила быстро и умело, я устроился на кухне и, включив телевизор на стене, быстро пробежался по новостным каналам. Она дважды оглянулась от плиты, спросила с недоверием: –Успеваешь усваивать? Я усмехнулся, мог бы и в миллион раз быстрее, но в мире черепах и я черепаха, ответил мирно: –Дык ничего серьезного. Не буду же я до конца смотреть на главном канале, с кем Катя Букина спала вчера и с кем спит сегодня, и почему надела юбку в клеточку. Она вздохнула. –Никто это не навязывает простому народу! Что люди хотят смотреть, то им и показывают. На Первом канале футбол, на Втором повтор матчей ММА… Народ доволен. А вот ты… Я спросил с любопытством: –А что со мной? Знаю очень многих с таким отношением к будущему. Ты слыхала о такой науке, как пенология? Зря ее стали забывать, потому в мире и такое всякое непотребное. Она взглянула вдруг очень серьезно, даже голос изменился, когда произнесла почти шепотом: –Ты ученый… а сейчас в вашем мире непонятно что творится. –Ты о чем? –Вообще о науке,– сказала она.– Верно, все ускорилось, не успеваем… То дети от трех родителей, то печень прямо в теле на замену старой, то старую кровь омолаживают так, что человек перестает седеть, даже морщинки разглаживаются… –Да,– согласился я,– это важно, чтобы морщинки. –Не язви,– сказала она сердито.– В тебе тоже что-то не совсем… Слишком правильный! А человек должен быть хоть наполовину свиньей. В идеале на треть. Но совсем без свинства уже не человек. Особенно мужчина. –Ждешь, что захрюкаю? –Ты хрюкаешь,– ответила она серьезно.– Но иногда чудится, что прикидываешься. И что без хрюканья тебе проще. –Серьезно? Она кивнула и продолжила тем же серьезным голосом: –Сейчас закон спохватился, начал запрещать всякие несанкционированные властью эксперименты… Нельзя развивать ИИ, вторгаться в гены, проводить опыты с нервной тканью человека, что-то еще, не вспомню… –Правильное решение,– сказал я. Она взглянула с вопросом в глазах. |