–Да, хорошо, японял, понял… обязательно что-нибудь придумаю… только что? Нужно будет отправить ответную весточку… Охуж эта Эрша Аде– лия…
Закончив недовольно бубнить, яотложил всторону бумагу, исчерченную мелкими заковыристыми буквами, и,шумно выдохнув, откинулся наспинку кресла, обитого дорогой кожей. Подобная антикварная роскошь обошлась мне вцелое состояние икучу потраченного времени, ноона того стоила. ШумВалахии ибесконечные разговоры подокном зачастую выводили изсебя, нопо сравнению сЭршей Аделией, откоторой все чаще приходили обращения стребованием приехать инаписать иск насоседей из-за постоянных криков, этобыл детский лепет. Работать юристом вэпоху постоянных войн исражений затерриторию непросто– тоидело вызывали насудебные разбирательства, которые могли затянуться нагоды из-за отсутствия практики.
Голову ломило так, будто она вот-вот лопнет поднатиском только начавшегося дня, который несулил ничего хорошего. Посеревшее оттолстого слоя пыли икопоти отстраиваемых дорог окно было прикрыто плотной темной шторой, нодаже это неспасало отяркого солнца, накотором яне мог долго находиться,– моментально кожа начинала покрываться волдырями, аглаза щипало так, словно туда насыпали песка.
–Сори`н, тывкабинете, дорогой?
Прозвучал звонкий женский голос. Яиздал протяжный стон и,положив руки надеревянную поверхность, опустил наних голову, пару раз приложившись остолешницу. Дверь распахнулась– напороге появилась Анна, мояневеста. Еенеуемная энергия, бьющая ключом, резко контрастировала смоей– сдержанной иумиротворенной. Может, именно из-за этого нам было хорошо. Легкая наподъем Анна ивечно недовольный Сорин. Похоже, этот странный союз благословили нанебесах, разневеста, несмотря навсе мои препинания, всееще непокинула этотдом.
–Дорогой,– ворвавшись вкабинет, защебетала Анна исела накрай стола, приподнимая мой подбородок левой рукой. Еесветлого оттенка волосы всегда блестели, точно влучах солнца, агустые брови иресницы гармонично смотрелись набледном лице сголубыми глазами иузкими губами, всегда накрашенными красной помадой. Василькового оттенка халат спустился наодно плечо, оголяя острые ключицы.
Анна улыбнулась имолча протянула мне потрепанный конверт. Яудивленно выгнул бровь, нозабрал телеграмму, чтобы вскрыть ее ножом дляписем. Достав бумагу изконверта, развернул ипару раз пробежался глазами, неверя написанному. Нахмурив брови, мотнул головой, после положив телеграмму поверх груды бумаг настол изтемного дуба, который, помимо стула длягостей, былединственной мебелью вмоем кабинете. Бар, вформе огромного глобуса, который стоял наполу благодаря прочной ножке, яврасчет небрал.
–Чтотакое, дорогой? Чтопишут?
Анна провела ладонью помоей щеке, царапая тонкие пальцы двухдневной щетиной.
–Прислали телеграмму изБрэилы. Местный мэр сообщает, чтотам остался дом, принадлежащий моему прапрадеду. Имнужно мое согласие напродажу участка– какой-то богач, владеющий сетью кондитерских, хочет их выкупить. Ноэто, должно быть, ошибка. Прапрадед уехал оттуда, кактолько они поженились спрапрабабушкой, адом продали какому-то местному купцу.
Анна приложила палец ксвоим губам ипару раз задумчиво постучала поним, всматриваясь вободранный лоскут обоев багрового цвета настене.
–Акак давно написано письмо? Самзнаешь, почта ненадежна.
Кинув недовольный взгляд наАнну, явзял вруки конверт, перевернул его лицевой стороной иудивленно выдохнул. 12июля 1873года. Письмо было отправлено две недели назад. Судяпомоему недоуменному взгляду, Аннавсе поняла.
–Аты нехочешь съездить исам вовсем разобраться? Так, чисто ради интереса.
–Делать-то мне больше нечего. Всюжизнь мечтал провести три дня пути вдушном поезде, чтобы принять участие впустом розыгрыше.
–Но, дорогой…
–Анна, этоисключено.
Я бросил телеграмму настол ивстал, отчего ножки кресла противно заскрежетали подеревянному полу. Подойдя кглобусу, который стоял вуглу кабинета, откинул одно полушарие, точно крышку, достал оттуда бутыль виски иналил жидкость встакан. Осушив его одним залпом, прижал руку кгубам, чтобы заглушить горечь ворту, которая приятным теплом начала распространяться потелу.