Онлайн книга «Толстый на кладбище дикарей»
|
– Докажи! По лицу его видно было: жульничает, и еще как, только семилетнему парню не по силам предъявить доказательства, и Петруха беззастенчиво этим пользуется. Остальные игроки с интересом наблюдали действо. Пацан рассеянно хватал карты на столе, разглядывал и клал назад. Его недоумевающая физиономия кривилась все сильнее с каждой картой и ясно было: сейчас разревется. – Тебе чего? – Петруха, наконец, заметил Тонкого. Остальные игроки заинтересованно подняли головы. Кроме младшего: этот еще пытался понять, как его надули. – Дрова куда кинуть? И это… Отец велел тебе подойти с фонариком. Петруха кивнул Тонкому под ноги. Сашка, наконец, разглядел, что стоит не просто у стены, а у печки, рядом с которой уже свалена небольшая стопка дров. Присел на корточки, положил дровишки. Петруха самодовольно скрестил руки на груди и разглядывал Тонкого сверху вниз. Наконец, неторопливо с расстановкой проговорил: – Велел – подойду… Как будто хотел сказать еще: «А тебя не спрошу», – но передумал. При этом он продолжал сидеть, скрестив руки на груди, и пялиться на Тонкого. Типа: «У тебя все?» или «Что еще за Кент к нам пожаловал?» – неприятно, в общем. И в карты этот Петруха жульничает… Нет, Тонкий и сам может пожухлить, если играет с Ленкой или бабушкой. Они тоже не вчера родились: замечают, заставляют переходить, а потом жульничают сами… Ленка еще любит щекотаться в качестве наказания. А Петруха жульничал подло, зная, что мелкий не сможет ни доказать, ни по шее… По шее, конечно, лучше всего. По шее таким и надо при первой же встрече без лишних слов. Но как-то неспортивно это, господа… На пробу Тонкий резко встал, задев головой маленький столик. Столик не упал, а всего-навсего накренился, но карты: и кон, и отбой дружно съехали на пол. Теперь Петруха не закончит свою нечестную партию. Как ему это понравится? – Ой, прости, нечаянно! – Тонкий сделал такие невинные глаза, какие Ленка делает, когда получает двойку. Петруху аж перекосило: с такой гримасой киношные люди бегут взрывать дома и в туалет. Но ничего, промолчал, видимо, решил, что несолидно это: лупить человека за опрокинутый стол. Младшие тут же бросились подбирать карты. – Ты откуда такой выискался? – Нашел Петруха нужные слова: вроде вопрос, как вопрос, а звучит обидно. Сказать бы сейчас: «Из Москвы», получить по морде, дать в глаз и гордо уйти со своей сатисфакцией. Но у тети еще машина недочинена. Жаль. – Мы тут отдыхаем. Тетя поехала за водой и заглохла, твой отец чинит на дороге. От так! Мы отдыхаем, а кто-то на нас работает, гы-гы. – Заглохла, говоришь… Ой! Толстый, до поры сидевший у Сашки за пазухой, почуял запах кухни и высунул морду на свет: здесь кормят? Петруха, не ожидавший от гостя сюрпризов, слегка растерялся. Хороший повод поиздеваться. – Это Толстый, он не кусается! – Я и не боюсь. – Смутился Петруха. Вроде, никто его в крысобоязни не обвинял, а все равно получилось неловко. Он даже резко переменил тему: – Отец, говоришь, звал с фонарем? – Угу. – А ты чего? – Тете помогу, дрова таскать. Петруха солидно кивнул: одни чинят машину, другие таскают дрова, все справедливо, все довольны. Он нашарил на полке фонарь и вышел первый. Тонкий – за ним. – Сколько у тебя братьев? – спросил он уже спокойно из чистого любопытства. – Тебе-то что? – буркнул идущий впереди Петруха, но тут же спохватился: – Восемь братьев и Ленка… – Бип! – Да, она. – Петруха потер коленку, в которую врезалась девчонка на велосипеде. – А у тебя? – А у меня только Ленка, но достает она покруче восьмерых братьев, – честно ответил Тонкий. Петруха вежливо хохотнул: – Моя – тоже! – Первый вышел на улицу и шмыгнул за калитку. Тетя рубила дрова, Ленка сидела на бревнышке и чертила палочкой по земле. Взмыленный Федька собрал солидную стопку наколотых дров и сейчас пытался поднять всю разом. Стопка разваливалась, Федька солидно по-взрослому чертыхался, но попыток не оставлял. Тонкий подошел помочь. – Весело тут у вас! – Он сгреб половину дров, предоставив Федьке вторую, и понес. – Ага! Обхохочешься! Что с машиной? – Похоже, парень обиделся. – Ты чего? – А ты чего? Разговор начал походить на перебранку в песочнице. – Извини, я сказал, что думал. Что с машиной – не знаю, я с тетей так и не поговорил, а Петруха с фонарем убежал быстро, мы тоже поболтать не успели. Тонкий шел по коридору, Федька сопел сзади. – Строгая она у тебя, – выдал он на середине коридора. – Вошла на кухню, ни «здрасьте», ни «до свиданья», сразу: «Я – дрова колоть. Федя, идем поможешь». Тонкий кивнул: – Да, это она может! – У нас была такая воспиталка, но она круче была. Разговаривала командами: «Ко мне!», «Сидеть!» Мы ее звали Полканом. Тонкому стало обидно: – Да нет, она вообще-то нормальная. Опер она, поэтому… Федька шмыгнул носом: – Знаю, профессиональная деформация. – Что?! «Вот так, – подумал Тонкий, – и подрастает смена. Детсадовские воспиталки разговаривают командами, а дети относятся с пониманием, потому что знают такие умные слова…» – Нам батя в газете прочитал. – А-а. – Долго плевался еще, говорил, что брехня. – Федька остановился посреди коридора, изображая отца, откашлялся и важно басом произнес: – Я хоть и завгар, но на детях не срываю. Даже не ругаюсь при них, тудыть-растудыть! Тонкий захихикал: – Завгар – это заведующий гаражом? – Ага! Они, наконец, добрались до кухни. Федькины братья оставили карты и организованно топили печь. Вчетвером это было не так уж просто: печь одна, пацанов четверо, у каждого по две руки, и всем хочется поучаствовать. Старший, лет восьми, кидал поленья в печку. Другой, чуть помоложе, шерудил внутри кочергой. Из печки время от времени вылетали ошметки золы, и тогда старший солидно ругался: – Осторожно ты, дом спалишь! Остальные подавали дрова. Тонкий с Федькой шмякнули полешки на пол. Старший парень посмотрел на Тонкого, потом на дрова и оценил: – Хорош! Федька кивнул: – Пойдем, Сань, тетю твою остановим. А то она как пришла, так и рубит, и рубит… Тонкий подумал, что за то время, пока тетя здесь, можно было срубить весь запас дров, каким бы он ни был, и половину избы. |