Книга Отель «Тишина», страница 9 – Аудур Ава Олафсдоттир

— Человек так мал, — говорит Сван и гладит собаку.

Мы идем к маяку, он рассказывает, что, когда шел здесь вчера, видел тюленя. И тюлень его видел. Они смотрели друг другу в глаза, человек и животное. Он было подумал сфотографировать тюленя на телефон, но не стал, сказал себе, что это всего лишь встреча человека и животного, ничего больше, никакого глубинного смысла. Вернувшись домой, он прочитал в Сети о тюлене, который научился пользоваться отверткой.

— Разве это случайность, что я наткнулся именно на эту новость? — спрашивает Сван, глядя мимо меня на зеленый простор моря.

Мы оба молчим.

Собака лает и хочет броситься в водоросли, но хозяин натянул поводок. Прямо над нашими головами пикирует крачка, и я отгоняю ее рукой. Начался период гнездования.

— Ты знал, что люди — это единственные животные, которые плачут, выражая слезами такие чувства, как радость и печаль? — задает он следующий вопрос, все еще не отрывая взгляд от моря.

— Да, — говорю я, — это ведь происходит из-за информации, которую передают нервные импульсы?

— В отличие от животных, мы знаем, что жизнь закончится, — продолжает мой сосед. — Мы прекратим свое существование.

Он осматривается в поисках урны, но ее нигде не видно, и он несет пакет в руках весь обратный путь.

Уже собравшись попрощаться, я замечаю, что Свана беспокоит что-то еще.

У трейлера он замялся.

— Тебе патроны тоже нужны? — спрашивает он.

— Да.

— Я так и подозревал.

Он явно пребывал в нерешительности.

— Вынужден тебя разочаровать, они закончились, когда я охотился на куропаток в прошлом году.

Сван смотрит мимо меня, а его собака на меня.

— По правде сказать, никогда не держал в руках стрелковое оружие, — говорю я соседу.

— Я так и думал. Что ты не сможешь выстрелить из ружья.

Он прав, я не смог бы выстрелить из ружья. Или попал бы в кого-нибудь другого.

Потом Сван спрашивает, может ли он заходить ко мне время от времени. Я говорю, что в ближайшие дни немного занят, и неожиданно добавляю:

— Я, собственно, уезжаю. В путешествие.

Меня молниеносно осенила мысль: я должен исчезнуть. Тогда мне не придется беспокоиться о том, что ко мне придет Лотос. Спикировать в воду, как птица, парить несколько метров, войти в штопор и погибнуть. Последний взмах крыльев, последней целью будет изрезанное ущелье, и в конце концов останутся только кости, добела отполированные временем.

После детального обдумывания я, однако, исключил вариант, чтобы меня не нашли. Ведь Лотос жизнь положит на поиски и будет страдать от нестерпимой боли. Так что я поеду куда-нибудь за границу, а потом мама с Лотос получат меня в ящике, красиво обряженного.

— Твой отец отправился в свое самое далекое путешествие, — сказала в тот день мама.

Я пришел домой с экзамена, а она стояла в дверях и ждала меня.

— Отправился куда? — переспросил я, заметив, что папин коричневый портфель лежит на клумбе с анютиными глазками.

Я забрал портфель к себе в комнату, открыл его и разложил счета на столе. На следующий день я объявил маме, что бросил университет и продолжу дело отца. Возглавлю «Стальные ноги».

Я сказал тогда маме:

— Не беспокойся.

— Лучшие часы моей жизни, — снова слышу я голос Свана, — это когда ранним утром я лежу один в спальнике где-нибудь на пустынном плоскогорье, положив рядом ружье, и жду, когда проснутся птицы. Молчишь и смотришь на смерзшийся снег. И чувствуешь себя словно в утробе матери. В безопасности. И тебе не нужно рождаться. Не нужно никуда выходить.

Что я ответил Свану?

Я повторил его же слова. Нет, не нужно выходить, никуда. Это была моя последняя фраза, сказанная ему. И последним словом стало «никуда».

И Слово стало плотию, и обитало с нами

Я звоню Лотос, и мы договариваемся о встрече. Она предлагает встретиться в пекарне, там есть два стола и стулья.

Во время нашего последнего разговора она спросила, сортирую ли я мусор и привез ли синий контейнер для бумаги. Я со своей стороны поинтересовался, как дела у Сигтрюга, на что она ответила:

— Ты имеешь в виду Тристана, папа?

И добавила:

— Между нами все кончено.

Моей дочери нужен не отец, а парень. Моя миссия закончена.

Лотос в синем пуховике с меховой отделкой и капюшоном, это мой подарок на Рождество. Широко улыбается. А я вдруг вспомнил, как дочь проплакала все выходные, когда ей поставили брекеты. Она снимает пуховик и вешает его на спинку стула.

Моя дочь — специалист по экосистеме Мирового океана, ее диплом был посвящен губительному воздействию пластика в океане на единую экосистему нашей планеты, в особенности на семяпроизводство у мужчин.

— Парниковый эффект, — говорит она. Я киваю.

Именно от нее все мои познания в проблемах, связанных с изменением климата, закислением океана и снижением уровня кислорода.

Помню, как в детстве ее притягивала текущая вода и она открывала все краны. Стояла, упершись подбородком в край раковины, или, пододвинув стул, забиралась на него и смотрела на струю.

— Вода течет, — говорила она, ей было тогда два года.

Дочка носит бабушкины часы и кучу браслетов. Они встречаются каждую неделю, две Гудрун — бабушка и внучка, и делятся опасениями в связи с военными действиями и будущим мира.

Дочь заказывает какао и венскую булочку, а я — кусок «Семейного счастья» и кофе.

— А ты знал, — спрашивает Лотос, — что за последний год в мире потрачено двести сорок тысяч миллиардов крон на оружие и боевое вооружение?

Она отпивает из чашки и вытирает сливки с верхней губы.

— …Нужно вычислить, во что обходится вред, который причиняет деятельность наживающихся на войне, и заставить их заплатить. Только так они поймут, что война намного дороже мира. Деньги для них весомый аргумент, — добавляет она.

Когда моя дочь говорит, сказанное выражает все ее тело; потом неожиданно замолкает.

— Ты встречалась с бабушкой?

— Да, и она со мной согласна.

— Не сомневаюсь.

Мы оба смеемся.

Каким я был отцом?

Я никогда не обращался с дочкой плохо, никогда не раздражался, всегда отвечал на ее вопросы, водил на футбольные тренировки и смотрел, как она, с тонкими ножками в зеленых носках и в слишком больших перчатках, бесстрашно бросается на мяч.

Ответ: я обычный отец. На 7,5.

Может быть, следовало бы ей сказать, что я отправляюсь в свое самое длинное путешествие.