Книга Найди, страница 89 – Фэя Моран

— У нас, кстати, не было свадьбы, — произношу я, чтобы отвлечь себя от тягостных мыслей.

Гай улыбается и кивает:

— Верно... Хочешь свадьбу?

— Не то, чтобы хочу, но... было бы здорово.

— Я могу позвонить Нейту, он устроит.

— Хватит обращаться с ним как со своим мальчиком на побегушках, — смеюсь я. — Ты все задания на него скидываешь.

— За деньги, которые ему платят Могильные карты, он с радостью займётся любой работой.

Я задумываюсь, вспоминаю разнообразные виды карт и решаюсь спросить:

— Когда ты станешь главным в вашей организации, ты сделаешь Нейта и, может даже, Зайда обладателями серебряной, да? Не останутся же они, наверное, обладателями чёрной карты.

У Гая мигом меняется выражение лица. Он кривится, словно я произнесла что-то очень неприятное. Меня сильно заинтересовывает эта реакция.

— Что-то не так? — осторожно спрашиваю я.

— Я не хочу быть главным. Совсем. Я не хочу быть связанным с Могильными картами. И никогда не хотел.

Наверное, дело в его отце, думаю я. Кто захочет находиться под властью своего тирана-отца всю сознательную жизнь? А потом думаю: может быть, Кровавый принц просто уже устал отмывать кровь с рук...

— Ты можешь это устроить? — спрашиваю я неуверенно. — Можешь избежать этого?

— Тео поступил очень умно, когда сбежал, — отвечает Гай. — Жаль, я не оказался настолько же мужественным и умным, чтобы решиться на такой шаг... Даже если он и не жив уже, по крайней мере, его убил не собственный отец.

У меня замирает сердце от этих слов, и я снова готова разрыдаться, броситься к нему и обнять так крепко, насколько это вообще возможно. Каждый день мне приходится сталкиваться с этими чувствами внутри себя, каждый день у меня горит душа от желания забрать хотя бы частичку его боли себе.

— Значит, избежать ты не можешь... — выдвигаю я своё предположение, основанное на его словах.

— Да, не могу. Если отец решит передать мне свою власть или с ним что-нибудь случится, я вынужден буду принять всё, как есть.

— Не думаю, что с Вистаном Харкнессом что-то случится в ближайшее время, — говорю я, хотя в уме держу всё своё желание его убить. — И вряд ли он передаст тебе всю свою власть самостоятельно, правда же? Бояться нечего.

И встаёт дилемма: до этой минуты я горячо желала избавиться от Вистана, но теперь в сердце у меня сплошные сомнения. Я всё это время хотела придумать что-то, что его уничтожит. А теперь, оказывается, своими действиями я могу уничтожить жизнь Гаю, дать ему то, что так ему нежеланно.

Что мне теперь делать?

— Даже если он передаст мне всю свою власть и сделает лидером Могильных карт, — заговаривает Гай, — сам при этом оставаясь жив, ничто не помешает ему управлять мной, манипулировать как марионеткой. Так что ещё неизвестно, что будет хуже.

— По крайней мере, — говорю я, пододвигаясь на стуле ближе к нему и сжимая его руку, — я буду рядом с тобой.

— Только это меня и успокаивает, моя Роза.

И тогда я больше не собираюсь сопротивляться своему желанию. Я поддаюсь вперёд и целую его в губы. На этот раз наш поцелуй самый нежный и мягкий из когда-либо существовавших. Совсем другой вид поцелуев, которыми возлюбленные, наверное, показывают заботу и свою преданность. Не такой, какой был у нас в машине однажды.

Когда воздух в лёгких кончается, я отодвигаюсь.

— У нас впереди ещё много поцелуев, — говорю я ему в губы. — Я дождусь твоего дня рождения, чтобы преподнести замечательный подарок.

Гай издаёт смешок вперемешку со словами:

— Ты позволишь мне целовать тебя там, где мне только захочется?

Я отрицательно качаю головой, когда произношу:

— Нет, я отблагодарю тебя за подарок на мой день рождения равноценным подарком.

Мне кажется, его глаза приобретают более тёмный оттенок. Он догадывается, к чему я клоню.

— И что же это за подарок, Каталина? — спрашивает он.

Я лишь мимолётно опускаю взгляд вниз, к нижней части его тела, как бы взглядом намекая на то, что планирую. Гай улыбается в ответ:

— Отплатишь мне той же монетой, значит?

— Можно и так сказать.

— И всё же мне гораздо приятнее было бы видеть твои бёдра у своего лица.

Я сглатываю, а между ног от его слов у меня вдруг всё заныло. Решая отвлечься, я прокашливаюсь, быстро встаю и иду к окну, выглядывая наружу. От дома как раз отъезжает белая машина, и я узнаю в ней сидящих Камиллу и её мужа.

— Почему тебе не нравится Митчелл? — спрашиваю я.

Гай хмурится:

— Митчелл?

— Да. Я помню, что ты его недолюбливал ещё тогда, когда я впервые приехала в этот дом по приглашению Вистана на ужин. Почему?

— Потому что он полный козёл. И я всегда считал, что он не подходит Камилле.

К счастью, возбуждение от его последних слов про «мои бёдра у его лица» спадает, так что я могу спокойно вернуться к стулу.

— Почему не подходит? Помнится, он младше её... Из-за этого?

— Да. Но помимо этого он славится своей любовью к «ночным бабочкам». Однако после их свадьбы я больше об этом не переживаю. Если он вдруг вздумает изменить Камилле, ему больше никогда не удастся ни с кем спать.

Гай так заботлив по отношению к своей сестре, но я ведь отлично помню, что сестра в ответ не пошевелит и пальцем ради своего брата. От этого факта меня терзают мысли: почему же всё так несправедливо.

— Как ты думаешь, Камилла достойна того, чтобы ты так переживал за неё? — Вопрос так легко слетает с языка, что я даже теряюсь, не ожидав от себя этого.

— Я люблю её. Она моя сестра.

— А разве она тебя любит?

Я стараюсь говорить нейтрально, но в голосе всё же пробираются нотки злости.

— Любит. Ведь она моя сестра.

— Разве тот, кто любит, может смотреть на бесчеловечность, происходящую у него на глазах?

— Ты говоришь о моих отношениях с отцом? — Гай поднимает взгляд, и я вижу, что он не собирается винить сестру ни в чём. — Что она могла сделать против этого?

— Не считать это всё нормальным для начала. — У меня вздрагивает голос, но я всё ещё держусь и пытаюсь не сорваться на крик. — Скажи, заходила ли она к тебе после того, что случилось? После того, как я стреляла в тебя.

Он не отвечает. Ответ ясен: нет, не заходила.

Я взмахиваю руками.

— Камилла не может заслуживать твоей любви, Гай... Она ужасная, бесчеловечная и жестокая!

— И я, — холодно произносит он. — Я такой же, Каталина, не забывай. Мы росли в одной семье.