Онлайн книга «Огонь в янтаре»
—К завтрому вечеру завалы разберем, а уж бабы потом намоют, отдраят. Но ими, ярл, ты сам командуй, мне одной женки хватает, чтобы плешь проесть. Тур рассмеялся в голос и оставил под началом Василя полдюжины вэрингов. Отчего-то ни у кого не вызывало вопросов, почему воевода оказался главным в это смутное время. Его знали, уважали, любили, а многие и побаивались — как-никак живая легенда, не пустыми словами славу заработавшая. Но кроме насущных проблем больше всего волновал весь люд один вопрос: —Дракона-то изловили? —Послали за ящуром охотников? —Когда уже на ворота голову погани чешуйчатой прибьём? Кто-то слух пустил, будто отлучался ярл по тайному поручению: разведывал, где логово ящера, и скоро туда вместе с дружиной отправится. Горели по Бабийхолму костры, тревожно перешептывался люд, а к вечеру, когда Тур уже в «Брюшко» возвращался, услыхал из темной подворотни крики жалобные и звуки борьбы. Заглянул — двое мужиков и баба камнями и палками забивают кого-то поскуливающего в углу. —Разойдись!— гаркнул привычно, и люд прыснул в разные стороны, открывая взору окровавленное создание, жмущееся к стене, прикрывающееся не руками, а рваными кожистыми крыльями. —Что у вас тут?— ярл грозно зыркнул на беспредельщиков. Мужики потупились, а баба гордо голову вскинула, вперед шагнула да слово взяла: —Вот, ящерицу поганую выловили к ответу призвали. Ты не гляди, володыка, что мелка да неказиста. При нас с огнем баловалась, видать старшей драконице подсобляла Креза-батюшку нашего со света свести… Тур прервал бабу повелительным жестом и спешился. Существо в углу сжалось еще сильнее, вскидывая останки крыльев, забиваясь глубже в угол. Из-под лохмотьев мелькнула маленькая израненная ножка. —Дите ж совсем,— прошептал мужчина, опускаясь на корточки рядом с дрожащим от ужаса созданием. Голос ярла дрогнул, сломался, словно комок в горле застрял. —Не бойся, милая, я тебя не трону,— сказал так ласково, как только мог.— Чьих ты будешь? За крыльями громко хлюпнули носом, а сквозь порванный кожистый покров глянул яркий изумрудный глаз, не только со страхом, но и с любопытством. —Этих,— Тур кивнул в сторону бабы и мужиков,— заприте в темнице. Утром решу, что делать с теми, кто над детьми беззащитными измывается. —Да какое ж это дитя?!— завопила девка, отбиваясь от вэрингов.— Этож навье отродье, погань крылатая, погубить нас всех задумавшая! Ты в глаза ей, ярл не смотри! Приворожит, и моргнуть не успеешь! Ярл раздраженно обернулся, и баба прекратила голосить под его гневным взором. —Правду она говорит?— спросил у искалеченного существа. Крылья опустились, приоткрывая детское личико в рваных ссадинах и синяках. Ребенок кивнул, разлепил запекшиеся от крови губы и едва слышно прошептал: —Навье, да… Не ящура… Навии дочь. —Воды дайте. До полусмерти девчонку довели,— скомандовал ярл и протянул флягу. Лохмотья крыла протянулись к мужчине и тоненькие когтистые пальчики сомкнулись на бутыле. Долго, жадно пила девочка, а после, исполнившись доверия к богатырю-спасителю, заговорила: —Тятя мой лесоруб, а мамка из навий. Но я ее лишь пару раз видала, когда с папкой вместе на делянку ходила. У нас в стаде таких полукровок много, но крылатая я одна,— девочка проглотила слезы, разглядывая свисающие с рук обрывки кожи, еще недавно бывшие крылами.— Мы на ярмарку приехали. Тятя хотел стольный град мне показать, да ночью выпил чутка, а после суматоха такая из-за драконицы поднялась, что мы куда-то бежали-бежали, я руку его упустила и потерялась. Плутала весь день, а стемнело — хотела огонь разжечь, тут эти и набросились,— ребенок всхлипнул и в подтверждении слов протянул Туру кремень и огниво. Ярл заскрежетал зубами и грозно повторил: —Этих с глаз моих долой, в темницу! Девчонку к Василю отнесите, скажите, Тур велел помочь, накормить и приютить покуда родню ищем. Как думаешь, Мошка, сможешь тятьку ее нерадивого сыскать? Юный вэринг задумчиво почесал голый подбородок и спросил ребенка: —Из какого стада будешь и как батьку звать? —Косьмой его кличут, а стад Дубравный, тот, что за бухтой поморников через гору будет. Тур одобрительно хмыкнул — не каждый мог так точно местность указать. —А что тятя твой, добрый? Тебя любит?— спросил на всякий случай, ибо бывало, что полукровок подбрасывали сердобольным бездетным старикам или вовсе отводили в лес на погибель. —Очень любит, дяденька! На ярмарку взял, леденцов купил и сапожки новые…— тут, глянув на измазанную в грязи, порванную обувь, девочка мелко задрожала и разрыдалась, причитая,— они новехонькие были-иии!!! Когда вэринги увели понурых мучителей, а полукровку увез Мошка, посадив перед собой на седло, Тур задумчиво обратился к рудному: —Сколько еще таких недоящерок по всей Вельрике от рук жаждущих возмездия пострадает? Той же ночью из «Драконьего брюшка» в Бережной стад улетели два почтовых ворона с посланиями для Яры и Бергена. * * * Возгар покачивал на руке черноволосого младенца — любовно, бережно, как самую хрупкую ценность в мире. Яра лежала на набитом соломой тюфяке. Ее сил едва хватало выходить по нужде, да кормить требовательного народившегося крикуна. Осторожно положив спящего сына рядом с женой, воин подал той горшок с уже остывшей кашей. Яра поморщилась, но две ложки съела: —Не хочу…— после родов ее точно подменили. Погасли золотые искры в глазах, потускнела медь волос. Переживал Возгар, но себя успокаивал — видать так и должно быть, не всякий день баба чудо такое совершает — новую жизнь в мир приводит. Но Яра будто и не рада была, а глядя на Горисвета, кусала губы и разве что слезу не пускала. —Что не так, скажи мне, родимая?— не выдержал к вечеру лучник, обнимая суженую за плечи и прижимая к себе. —Все,— выдохнула ящерка, утыкаясь в плечо.— Была я одна и вокруг целый мир. Хочу на север в горы лечу, хочу во Фьорд ныряю, а наскучит — оборачиваюсь девкой и хожу средь людей, смотрю куда троп выведет. Появился ты и все вокруг как под ярким солнцем вспыхнуло, вроде прежний мир, а и вода вкуснее, и трава зеленее, и перина мягче. А теперь… —Неужто потускнели краски или вкус прогорк? —Не то… В тот миг, что Видана мне дитя наше в руки дала, на плечи будто весь мир своей тяжестью лег. Я теперь даже дыхнуть боюсь — вдруг случайно жаром его опалю? Да и как теперь — в небеса, в воды, в люд? Если вот он — маленький, хрупкий, что лист на ветру дрожит, от неверного жеста исчезнуть может. Боюсь я, Возгар. Впервые в жизни боюсь, да страх тот не за себя, а за него. За тебя… За весь мир… —Полно тебе кручиниться, все мы меньше горшка были, под лавку пешком ходили и, гляди-ка, какие вымахали,— мужчина улыбнулся, целуя жену в беспокойную макушку. |