Книга Ледяная фантазия, страница 60 – Го Цзинмин

Цин Хэ улыбнулась: «Мы словно ангелы, летящие над городом».

В то мгновение я полюбил воздушное метро, оно было не таким депрессивным, как обычное подземное, наполненное темной тихой безнадегой.

Оно дарило чувство тепла, хоть то и было всего лишь иллюзорным.

Ребята, которые учились в классах младше моего, пишут мне письма с рассказами о том, как маленькую школьную площадку переделали в площадь культуры и установили белые статуи. Они говорят мне об этом без задней мысли, а я смотрю на их строки, и что-то в сердце ноет.

Я привык провожать тебя на автобус, бежать вслед и смотреть на твой тихий силуэт.

Я привык покупать тебе сладости, смотреть на твою детскую улыбку.

Я привык идти по дороге и высматривать для тебя автобус, сжимая твою руку в своей.

Я привык сидеть с тобой в тишине, когда тебе становилось грустно.

Я привык к телефонным разговорам в ночи, сопровождаемым звуками дождя за окном.

Я привык к улыбающимся и гневным эмодзи в сообщениях.

Я привык к твоей плохой памяти; ктому, как мои слова постоянно забывались тобой.

Я привык к твоей потребности в других, хоть и сам еще был ребенком.

Я привык к тому, как тебе никогда не сиделось на месте.

Я привык к твоим бесконечным мыслям о свободе.

Я привык к твоим внезапным появлениям с приглашениями погулять.

Я привык к яркому свету в твоих глазах.

И привык к глубокой тени в них.

Я привык писать для тебя записки, когда тебе было грустно.

Я привык отправлять тебе сообщения с напоминаниями вовремя поесть.

Мы привыкли друг к другу и всегда были вместе.

Вместе смеялись, вместе плакали, вместе ругались, вместе пили.

Вместе катались на Пиратском корабле и смотрели на красивые огни.

Вместе пили арбузный сок у школьных ворот.

Вместе играли в карты у школьного пруда.

Вместе бродили по книжному магазину до темноты.

Вместе смотрели на табличку остановки, разбираясь, куда едет автобус.

Потому что мы – друзья.

Поэтому мы становились все ближе, зависели друг от друга все сильнее.

Человек всегда что-то забывает – лишь так он может запоминать новое.

Если в жизни появляется кто-то новый, кто-то старый должен уйти.

Прежде я никогда не верил этим словам; думал, что все мы будем дружить вечно. Но, кажется, так не бывает. Расстояние, время, дни – они словно выстраивают стену, отделяющую нас друг от друга. Я смотрю, но не вижу, что же там, на другой стороне. До меня лишь доносятся звенящие звуки счастья. И я тоже радостно улыбаюсь.

Одинокие люди помнят каждого человека, вошедшего в их судьбу, поэтому и я всегда вспоминаю о тебе.

А Лян – моя лучшая подруга в университете. Как это было прежде с моими друзьями, с ней мы вместе едим, вместе ездим на велосипедах на занятия, вместе тоскуем.

А Лян тоже любит рисовать, я все хочу познакомить их с Вэй Вэй. Думаю, они обязательно поладят. Как и Вэй Вэй, А Лян всегда мирится со мной; даже когда я и сам понимаю, что был не прав, она все равно ничего мне на это не говорит.

Вот только, в отличие от Вэй Вэй, она прячет свои эмоции, она мне сказала: «Не хочу никого расстраивать, поэтому подстраиваюсь под других. Если кому-то плохо, я грущу вместе с ним, если радостно – радуюсь, вот только в итоге я не знаю, рада ли я сама или нет».

Ее слова мне напомнили Сяо Бэй, она тоже постоянно говорила всем, что у нее все хорошо, а оставаясь одна, тихонько плакала.

Как-то она сказала: «Остальные постоянно твердят, что у меня все хорошо, значит, и правда хорошо, даже если и нет, зачем это показывать».

Не знаю, под каким давлением живут люди с их характерами, но рядом с ними я выгляжу настоящим ребенком.

Упрямым, не желающим взрослеть ребенком.

После того как я дописал «Ледяную фантазию», редактор сказал мне нарисовать иллюстрации, поэтому я занялся ими. Многие выходные мы с А Лян до поздней ночи сидели над одолженным у друга ноутбуком и рисовали цифровые рисунки.

В те дни, занятые художествами, мы проводили вместе более двадцати часов в сутки. Иногда, видя покрасневшие от усталости глаза А Лян, я чувствовал вину и тем не менее просил ее переделывать, пока все не выглядело так, как я хотел. А она ничего не возражала. Я называл себя строжайшим начальником, а ее – ленивейшим работником. Но на самом деле я прекрасно понимал, что А Лян согласилась помочь мне с рисунками вовсе не из-за денег.

В последние дни работы наша усталость достигла апогея, и каждый вечер я первым отправлялся спать, а А Лян продолжала рисовать, а потом в три-четыре часа ночи мы сменяли друг друга. День ото дня наблюдая, как черный цвет за окном сменялся синим, а потом и белым, я чувствовал, что являюсь свидетелем течения времени.

Возможно, многие годы спустя я буду вспоминать об этих занятых днях с ностальгией.

А Лян сказала: «Может, когда эта работа закончится, появится ощущение, что нам нечем заняться».

Я ответил: «Вполне возможно, а потом мы вернемся к обычной жизни». Я не знал, говорили ли мы об «обычной жизни», имея в виду дни в одиночестве или нет, потому что А Лян перевелась в группу мультипликации, о которой она всегда мечтала. И наши пути разошлись.

А Лян спросила меня, будем ли мы впредь чувствовать себя незнакомцами в обществе друг друга, и я ничего не ответил.

Потому что вспомнил, как когда-то давно нас делили на гуманитарные и естественные науки и мы с Сяо Бэй оказались на разных направлениях. Она тогда спросила меня, могут ли перестать дружить два хороших друга, если они больше не проводят время вместе?

Помню, ответил: «Могут». Сяо Бэй продолжила: «И даже не здороваться?»

«Да»,– сказал я. Тогда я посмотрел на нее и в первый раз увидел, какими яркими, красивыми были ее глаза.

Тогда мне было семнадцать лет. А теперь вот-вот исполнится двадцать.

Дописывая «Ледяную фантазию», я чувствовал ужасную усталость, и в отношениях с окружающими возникали проблемы, которые я не мог контролировать. Я стал несговорчивым, раздражительным, вечно беспричинно грустил, злился из-за мелочей, словно снова вернулись наполненные нервами дни меня семнадцатилетнего. Окружающие жаловались на мой испортившийся характер.

Об этом мне рассказала А Лян, и услышать это мне было очень неприятно. Я никогда не думал, что был вот таким вот, я видел себя как миролюбивого и терпеливого человека. Не знаю, по каким критериям остальные пришли к такому выводу, но все же тогда мне было тяжело это узнать.

Когда разговор случился, мы находились в университетском корпусе D, А Лян все еще была занята иллюстрациями, а я говорил, стоя над ней, что хотел на них видеть.