Книга Адвокат Империи 7, страница 47 – Ник Фабер, Сергей Карелин

— Поверьте, мы приложим все усилия, чтобы помочь вам, — тут же добавила Настя.

Лиза бросила в сторону Лазаревой ещё один короткий взгляд. В её эмоциях скользнули отвращение и… я так до конца и не понял, что именно. Странно. Чем Настя могла вызвать у неё подобного рода эмоции?

Ладно. Что толку гадать.

— Елизавета, мы будем заниматься вашим делом, — сообщил я. — Но, думаю, Настя вам уже это и так сказала. Теперь же мы хотели бы услышать эту историю от вас, если вы не против.

Елизавета со вздохом кивнула и заговорила.

Я читал материалы по её делу. Она подавала его сначала в полицию. Почти сразу же после того, как покинула стены приюта. По крайней мере, именно так было написано в тех документах, которые мы получили. По её же собственным словам, место, где она провела четыре с половиной года своей жизни, оказалось сущим адом. За красивым фасадом скрывались жестокость и бесчеловечное отношение к своим воспитанникам.

Видимо, на пути к превращению проблемных подростков в хороших и законопослушных граждан воспитатели не чурались самого широкого спектра действий. Начиная с угроз лишения еды, прогулок и общения с другими детьми и заканчивая принудительной изоляцией. Тех, кто, по мнению воспитателей, не соответствовал строгим критериям правильного поведения, помещали в изоляционные камеры, оставляя в полном одиночестве. Порой такого рода наказание могло длиться неделями и даже дольше.

По словам Елизаветы, она сама однажды провела в такой камере почти две недели. Два на полтора метра. Стальная койка с тонким матрасом и туалет. Всё. Никакого общения. Никакой связи с внешним миром. Даже окон не было. Просто бетонный мешок. Свет горел двадцать четыре часа в сутки. При этом, если надзирателям, другого слова я подобрать просто не мог, так хотелось, то они могли и не давать гостям этих прекрасных апартаментов спать.

Для тех, кто после всего вышеописанного всё ещё проявлял склонность к бунтарству, применяли старое и доброе физическое насилие под видом «воспитания». Учитывая контингент постояльцев приюта, применялось подобное часто.

Регулярные «наказания», как называли, их по словам Елизаветы, воспитатели, были такой же обыденностью, как восход солнца. Проще говоря, детей просто подвергали побоям, а в случае, если после подобных мероприятий оставались какие-то заметные следы, как правило, их просто списывали на несчастные случаи, а порой и вовсе не фиксировали.

— После такого нас просто отводили в медпункт, — рассказала Елизавета, теребя пальцами лямку рюкзака и глядя в стол. — Там они описывали произошедшее десятком способов, которые бы объяснили случившееся. Я видела, как одному мальчику сломали обе руки. Он был из новеньких. Его привезли всего за пару дней до этого. Он не хотел есть и постоянно кричал и ругался. Воспитатель просто сломал ему руки своей дубинкой. Обе. А потом нам сообщили, что он упал.

— Упал?

Я посмотрел на Настю. Кажется, у неё глаз дёрнулся. Сосредоточившись на её эмоциях, я почувствовал возмущение. Она была искренне шокирована этой историей.

— Как такое вообще можно скрыть? — спросила она.

— Не так уж и трудно, если медицинский персонал работает на вас, — произнёс я и посмотрел на Елизавету. — Я прав?

Котова молча кивнула.