Книга Аметисты Серафимы Суок, страница 109 – Алина Егорова

– Мам, а что такое «вертихвостка»? – спросила Лёля.

В прихожей на ходу она сбросила сбитые, ношенные соседскими детьми сандалики и, шумная из-за своей угловатости, пахнущая уличной свежестью, ввалилась в комнату, где мама, устроившись около окна, перелицовывала чей-то жакет. Это был ее нехитрый приработок – чинить и подшивать одежду.

– Где ты слышала это слово?! – строго спросила Нина Васильевна.

Она нахмурила свои выгоревшие на солнце и без того светлые бровки.

По сердитому тону матери девочка поняла, что слово из разряда «что нельзя говорить».

– На толкучке. Тетя Малика так сказала.

– О ком она так сказала?! – еще больше рассердилась мама.

Нина Васильевна соседку со второго подъезда недолюбливала. Малике была присуща та самая простота, которая хуже воровства. Зная, что самим нужно, Малика могла попросить в долг одеяло для приехавшей родственницы. Она со злорадством подмечала любые негативные изменения во внешности и, как бы сострадая, добавляла: «Что поделать, годы не красят» – или «подбадривала» недобрыми предположениями тех, кто давно не получал от родных вестей с фронта.

– Они с другой тетей, она не с нашего двора, – сбивчиво стала объяснять Лёля, – обсуждали Серафиму.

Лёле не нравилось называть «тетями» чужих женщин, но девочка интуитивно поддерживала негласные правила игры в «малышку». Для мамы она неразумное дитя, которому не полагается ментально взрослеть.

– А, эту! – усмехнулась Нина Васильевна, как бы соглашаясь с колкой на язык Маликой. – Все равно это плохое слово. Никогда его не говори. И вообще, нечего тебе на толкучке околачиваться.

Толкучкой называлась площадка рядом с их двором, на которой шла торговля и обмен вещами с импровизированных прилавков из деревянных ящиков и покрывал. В городе было еще несколько «толкучек» – два больших рынка, остальные, вроде того, что около их дома, маленькие.

У толкучки часто стояла запряженная в телегу лошадь. Она смиренно ждала своего хозяина, который торговал привезенными из деревни продуктами.

Дети и Лёля в их числе часто кормили лошадку сорванной на лужайке травой. Лошади менялись: у толкучки стояла то серая, то пегая, то еще какая, а иногда можно было увидеть сразу две телеги и две лошади.

Одна из таких лошадей Лёлю сильно напугала. Когда Лёля с детворой стояла около лошади, на ее плечо упали травинки, выпавшие из чьей-то руки. Лошадь хапнула Лёлю за плечо своими огромными зубами. Девочку мгновенно как ветром сдуло. Где-то с месяц она обходила лошадей стороной и вообще держалась от толкучки подальше. Тогда ее спасло перешитое мамино пальто с собранными фонариком рукавами. Из-за складок войлочной ткани лошадиные зубы не достали до хрупкого детского плечика. Потом этот случай забылся, и Лёля снова стала ходить с детьми на толкучку, правда лошадей уже не кормила, а потом лошади и вовсе куда-то исчезли. Из разговоров взрослых следовало, что их забрали в пользу фронта.

Мама еще что-то говорила про «ту тетю», но девочка не слушала, для нее слова мамы звучали монолитным фоном. Когда образовалась продолжительная пауза, Лёля, дабы создать видимость внимания, кивнула и, ловко схватив со стола ломтик хлеба, улизнула из комнаты.

– Руки вымой! – крикнула мама вдогонку.