Книга Аметисты Серафимы Суок, страница 88 – Алина Егорова

Шпыряков даже ничего не заметил. Для него это был один из обычнейших эпизодов его школьной жизни. «А че такого? Она сама виновата! Не надо было ко мне садиться», – сказал бы Саня в свое оправдание, если бы кто-нибудь его об этом спросил. Чтобы за ним не закрепился обидный статус жениха Зоськи, Шпырь потом в красках рассказывал пацанам, как он вмазал Сапожниковой.

Случись подобное с любой другой девочкой, ее родители уже ломились бы в кабинет директора, требуя исключить обидчика из школы и разобраться с педагогами, допустившими столь вопиющее происшествие. С другими детьми такого и не случалось – по причине наличия у них нормальных семей, где защитят и поддержат, научат выходить из конфликтов.

У Зои Сапожниковой в семье никакой поддержки и близко не было. Хоть и не в детском доме, она росла сама по себе.

После смерти мамы отец Зои стал сильно выпивать. С работы его выгнали, с тех пор он нигде долго не задерживался. От прежнего финансового благополучия семьи не осталось и следа.

К восьми годам Зои ее отец пропил последние стоящие вещи. Часто в доме не было еды, родитель попросту забывал о том, что малолетнюю дочь необходимо кормить, а когда вспоминал, пытался накормить любыми оставшимися продуктами.

Однажды он налил ей стакан сливок. Жирных, холодных, из единственного уцелевшего стакана из красивого набора с журавлями, чудом оставшегося от той еще их прежней жизни. Хуже сливок было налитое в металлическую кружку из-под зубных щеток растительное масло.

От столь своеобразного обеда Зоя спаслась бегством. Отец свирепел, рыча ей вслед проклятия и подспудно радуясь само собой решившейся проблеме: значит, не голодная.

Он продолжал заглушать свое горе алкоголем, в то время как дочь была вынуждена слоняться по улицам в ожидании, когда он уснет.

В жизни Игоря Сапожникова иногда случались проблески – это когда он решал завязать с пьянством и начать новую жизнь. Зоя помнила, как отец привел ее на вещевой рынок и накупил обновок: зимнюю куртку, сапожки, шапку и зачем-то сандалии, из которых к лету она выросла. А еще отец заплатил соседям из квартиры напротив пятьдесят рублей, чтобы они накормили ее ужином.

Было в той дымящейся тарелке с манной кашей, которую принесла в их квартиру тетя Люба, что-то унизительное. За крупную купюру в руках отца, которой он с гусарской щедростью расплатился с соседкой, Зоя испытывала стыд.

А потом в их доме появилась тетя Лера. Злые языки называли ее то бедняжкой, готовой на все ради крыши над головой, то алчной пройдохой, намеревающейся эту самую крышу прибрать к рукам, а чаще – полоумной, взвалившей на себя алкаша с девчонкой.

У тети Леры была короткая, словно вдавленная в туловище, шея. Она приехала в Кириши из Новгородской области, как потом узнала Зоя, сбежала из родительского дома с таким же беспробудным пьяницей. Ей было чуть больше тридцати, и расти она в иной семье, никакая нужда не привела бы ее в безрадостный дом Сапожниковых. Своих детей у тети Леры не случилось, что-то там не вытанцовывалось из-за здоровья.

Она и растила Зою. Нет, не как родную – без материнского тепла и заботы, но не обижала ее. У тети Леры с отцом складывалось не все гладко, так что ей было не до Зои.