Книга Красные губы и зеленые глаза. Иногда они возвращаются… с того света…, страница 26 – Анна Васильевна Дубчак

— Знаете что, я бы на вашем месте бросила музыкальную школу, честное слово… — сказала она притихшим ученикам, которые, завидев ее, вернулись на стулья и теперь смотрели на нее испуганными глазами. — Вы поговорите дома со своими родителями, только, чур, уговор: не выдавайте меня, хорошо? Не говорите им, что это я вам сказала. Зачем вам эта музыка, когда на улице столько снега, а внизу под лестницей я увидела столько санок… Короче, я отпускаю вас, выходим по одному… Тсс… Если кому-то в сторону Театральной площади, я могу подвезти…

Дети, эти благодарные и умные существа, посмотрели на нее с такой любовью, что она поняла: они союзники. Они сделали все так, как она и просила: тихонько оделись в коридоре, на цыпочках спустились вниз, расхватали свои санки, но на пороге, глотнув свежего, пахнущего арбузами, морозного воздуха, заорали, завизжали как поросята и высыпали во двор. Конспирации не получилось. Бланш в окне второго этажа показала Наталии, подбегающей к своей машине, маленький сухой кулачок.

Воздух, цветом напоминающий разбавленные фиолетовые чернила, медленно, но верно превращал вечер в ночь. Шел снег.

Наталия медленно и с удовольствием проезжала по сиреневым улицам, освещенным оранжевым блеском ночных фонарей, слушая запись «Волшебной флейты» в джазовой обработке. Это вам не пыльный и душный кабинет звукозаписи и не истертая пластинка с прыгающей головкой. Посадить бы детей сюда, в машину, они бы не визжали, а просто бы обалдели от пространственности звуков, от того многообразия гармонии, которое мог сочинить только гений, каким являлся Моцарт.

— Сара, я приехала. Не надо лишних слов. Я тебя люблю больше Логинова, — Наталия улыбнулась обезоруживающей улыбкой, настраиваясь на спокойный дружеский ужин, но потом поняла, что Сара не в себе. Лицо ее было сосредоточенно. Она даже не улыбнулась!

— Ты что, действительно обиделась на меня?

— Наташа, какая ты невнимательная… Разве ты не видела возле подъезда «скорую»?

— Видела, ну и что? Ты заболела?

— Тсс… Там врач… Он осматривает Злату.

— Кого-кого? Какую еще Злату?

— Да ты ее не знаешь. Моя приятельница. Входи, но только не пугайся…

Наталия вошла за Сарой в комнату, где на диване лежала девушка. Вместо лица у нее был сплошной синяк. Один глаз вздулся и заплыл. Из разорванной губы сочилась кровь. А врач — женщина неопределенного возраста, обутая и одетая в валенки и шубу, как лоточница, торгующая на улице стиральным порошком, — что-то писала. Наталию это всегда поражало во врачах: больной ждет конкретной помощи, а доктор что-то пишет, словно от количества исписанных неразборчивым почерком страниц, зависит время, отпущенное пациенту на жизнь.