Книга Дети Антарктиды. Захваченные земли, страница 29 – Даниил Корнаков

Несмотря на предупреждение собирателя, некоторые все же покинули вездеход, жалуясь на затекшие в дороге ноги, и, блуждая рядом с махиной, старались не заходить дальше границ света, будто опасаясь, что ступив за нее, их схватит внезапно ожившая тень.

— Эй, пантера, могу тебя спросить? — обратился Йован к Нади, стоявший с винтовкой наперевес. — Как по-настоящему звать-то этого Домкрата? — Он кивнул в сторону водителя, который занимался сменой батарей для предстоящего путешествия.

— Как ты меня назвал? — настолько строго спросила прогрессистка, что у самого Матвея мурашки от ее холодного голоса по спине пробежали. Чего уж говорить о бедолаге Йоване.

— Пантера… — осторожно повторил Йован, поправив воротник свитера, словно тот его души.

— Еще раз назовешь меня так, я тебе кадык вырву, — ледяным и одновременно угрожающим голосом ответила девушка.

— Да ну тебя… — отмахнулся Йован и вновь уставился на силуэты зданий впереди, видневшихся сквозь запутанные ветви кустарников и деревьев.

— Не знаю я его настоящего имени, никто не знает, — все же с нисхождением ответила Надя. — Его родители погибли еще в первый год от Черни. Это случилось за пару дней перед тем, как вас отправили на карантин. — Надя взглянула на Домкрата, осторожно вставляющего батареи в аккумулятор вездехода. — Ему тогда года четыре было, может и того меньше. На Прогрессе все мысленно на нем поставили крест — слишком уж он был с виду хилый и болезненным, да и глухонемой к тому же, какая польза от такого? Ему даже поэтому имени не давали, зачем имя без пяти минут покойнику? Вот он и стал вроде отщепенца на станции: то здесь украдет кусочек еды, то там выпросит глоток воды, ночевал у кого придется. Но, в итоге, он смог выжить и стал полезным для станции, начав помогать нашему механику, дяде Грише, когда ему было около семи лет. Именно дядя Гриша и дал ему прозвище Домкрат. Почему? Не знаю. Наш дядя Гриша хоть и был первоклассным механиком, но немного с придурью…

Йован почесал подбородок, задумался, а затем спросил:

— Так он чего же, четырехлетним ребенком имя свое не запомнил? Написал бы где-нибудь, если говорить не может.

Надя пожала плечами и села на упавший вдоль дороги столб, приложив к нему винтовку.

— Не мог он тогда писать, не умел.

— Ну щас же может, верно?

— Верно.

— Так чего не напишет сейчас?

— Вот пойди и спроси у него, — с раздражением ответила прогрессистка. — Мне то откуда знать, чего он своего имени не говорил? Мы с ним не родственники и толком на станции общих дел не имели.

Кое-что из услышанного не сложилось в голове Матвея, и он поинтересовался:

— Раз не имели, откуда тогда знаешь язык жестов?

Он заметил как Надя едва заметно дернулась. Ага! Стало быть, чего-то она не договаривает. Но прогрессистка поспешила прочистить горло и решительно ответила:

— Просто знаю и все.

— Просто знаешь язык жестов, вот как?

— Да, именно так, — твердо ответила Надя, взяла оружие и пошла сторожить периметр вокруг вездехода.

Тем временем Йован и Матвей обменялись многозначительным взглядом.

— Не нравится она мне, — поделился Матвей, вернувшись к изучению проявляющейся картинки синоптической карты. — Темная лошадка.

— Да брось, — отмахнулся Йован и сел на опрокинутый столб, где прежде сидела Надя.

— Вот только не говорим мне, что я не прав. — Он кивнул в сторону Нади, слегка пнувшей кусок отколотого бордюра в темноту. — Не люблю, когда от меня что-то скрывают.