Книга Дом огней, страница 35 – Донато Карризи

Так вот… Ветер, который дует в открытое окошко, пахнет морем. А еще соснами, душицей, скошенной травой, бензином, кремом от солнца, пончиками, жареной рыбой. Вот бы высунуть голову наружу, как это делают собаки, но я знаю, что так нельзя, это опасно. И потом, мне немного не по себе. Я в шортах, и кожа прилипает к сиденью, тогда я подкладываю руки под вспотевшие ляжки, а ноги болтаются. Я в первый раз еду на переднем сиденье. Это неправильно, мне не хватает роста. Но может быть, я уже большой.

Ветер растрепал мне волосы. Они слишком отросли. Мама каждый день твердила, что нужно отправиться в парикмахерскую, прежде чем ехать на море, а потом стало поздно, и придется ходить так до сентября. Мама говорит, что могла бы и сама меня подстричь, но я ей не доверяю. Однажды она подстригла моего брата, он старше меня. Было похоже, как будто кто-то положил ему на голову дохлую кошку.

Машина синяя.

Так себе машина. Похожа на мусоросборник. Во-первых, жутко дымит. Приборная доска вся трясется, дребезжит так, что радио не слышно. Сейчас передают песню, которую часто ставят на пляже. Она веселая, под нее все танцуют.

…Ты как утро зо-о-олотое, ты как море го-о-олубое…

Папа часто поет ее маме, но всех слов не помнит, поэтому вставляет ля-ля-ля. От мамы пахнет марсельским мылом. От папы – кремом после бритья. От старшего брата воняет. От синьора, который ведет синюю машину, тоже плохо пахнет. Знаю, что так говорить нельзя, это невежливо. Но мне не нравятся его зубы. Такие желтые. И, я же говорю, от него воняет, табаком. Он курит сигарету за сигаретой. И не моется. На нем серая майка, вся в масляных пятнах. Широченная, а сам он – кожа да кости. Руки в волдырях. Наверное, комары искусали или слепни. То и дело он чешет голову. Ногти у него грязные.

Где, интересно, щенок, которого он хочет мне подарить.

Я думал, что где-то близко, можно пешком дойти. Поэтому согласился. Но когда он открыл дверцу машины, я просто не знал, что делать. Но наверное, нужно сказать, чтобы он отвез меня обратно, ведь друзья ждут меня, мы должны закончить игру.

Но потом представляю, как они удивятся, когда я вернусь со щенком. Уверен, папа разрешит его оставить. Он еще зимой обещал мне собаку. Но он все время занят на работе, и мы так и не съездили в питомник.

Мы подъезжаем к воротам, над ними – заржавевшая надпись. К-е-м-п-и-н-г. «Е» почти отвалилась, а «Г» висит вверх тормашками. Я не знаю, что такое «кемпинг». Синьор вылезает из синей машины, открывает ворота. Мы въезжаем внутрь на машине, он снова вылезает, чтобы закрыть ворота, потом опять садится за руль. Мы едем по дорожке, заросшей сорняками, они выше меня и царапают по стеклу.

– Где мы? – спрашиваю я: это не похоже на питомник.

Он не отвечает.

– Мы уже приехали?

– Сиди тихонько, ладно? – бурчит он, объезжая колдобины.

Мы паркуемся среди трейлеров без колес: они стоят на бетонных блоках. Из одного выходит синьора, у нее желтые волосы шипами, скрепленные заколкой с красным пластмассовым цветком. Она тоже очень худая, на ней длинная белая майка, довольно грязная. Под майкой только розовые трусы. Босая, на спине и на шее сплошные татуировки. Она что-то говорит и курит сигарету.

– Это еще что за сопляк?

Синьора с татуировками говорит обо мне, хотя на меня не смотрит и очень сердится на синьора с волдырями от комариных укусов на руках.