Книга Дом огней, страница 56 – Донато Карризи

Эллери взгромоздился на стул и, рискуя упасть, поставил ногу на спинку в безуспешной попытке поместить на внешнюю поверхность одного из аппаратов жизнеобеспечения лист бумаги, на котором была нарисована зеленая звезда. Другие рисунки были разложены на пустой каталке под погашенной бестеневой лампой и дожидались своего часа: красный круг, желтая цифра 3, оранжевая буква Q, синий вопросительный знак. Эллери всегда носил их с собой в потрепанной пластиковой папке.

– Давайте я вам помогу, – предложил Джербер, видя его затруднение.

Эллери обернулся к незнакомцу, который поддержал его за ноги, не дав упасть, и благодарно улыбнулся.

– Обычно мне оставляют здесь маленькую стремянку, а сегодня забыли, – объяснил он и продолжил свое дело.

Общим у них обоих был неухоженный вид.

Эллери вовсе не походил на профессора: старик с пожелтевшей, вечно нечесаной бородой, отросшими до плеч волосами, в мятой, заношенной одежде, от которой обычно исходил едкий запах сигар и пота. Коллеги и студенты медицинского факультета насмехались над его неряшливым обликом. Но Джербер знал от синьора Б., что этот человек, над которым все глумились, обладал обширной эрудицией и, если бы захотел, разгромил бы любого педанта, а его познания в нейронауках были необычайно глубоки.

– Передайте мне еще один, – попросил он Джербера, указывая на другие листки.

– Который?

– Любой, без разницы. – Профессор передвинул стул и снова запрыгнул на него с ловкостью пожилого кота.

Убедившись, что старик стоит прочно, психолог выбрал оранжевую букву Q, которую Эллери поместил на металлический шкаф для медикаментов, метрах в двух от пола, опять-таки рисунком кверху.

– Вот и все, – заявил профессор, возвращаясь на твердую почву. Он обтер руки, испачканные в пыли, о коричневый твидовый пиджак, уставился на своего помощника и с подозрением спросил: – Мы знакомы?

– Меня зовут Пьетро Джербер, я детский психолог, – ответил тот и добавил: – Когда-то я прослушал несколько ваших лекций, поэтому и пришел сегодня.

Нейропсихиатр по-прежнему казался удивленным:

– Вы уверены, что вам нужен именно я?

Нечасто к нему обращаются, подумал гипнотизер. Наверное, потому, что специфический предмет его исследований был довольно спорным и скорее отталкивал людей, нежели вызывал любопытство.

– Уверен, профессор, – выпалил Джербер. – Именно с вами я хотел бы поговорить.

Предметом исследований Бенедетто Эллери была смерть.

Когда синьор Б. посоветовал сыну включить в программу обучения лекции Эллери, он не стал скрывать, что нейропсихиатр был до некоторой степени изгоем во флорентийском научном сообществе. Профессор мог рассчитывать на куда более блестящую карьеру, если бы только выбрал другую тему для исследований.

«Я – часовой на страже границы», – любил он говорить студентам, которые часто записывались на его курс смеха ради.

Его научная состоятельность ставилась под вопрос, так как он был безоглядно увлечен практически непроницаемой материей. Невозможно ни ставить опыты, ни собирать свидетельства. Ведь перейти границу, на страже которой стоял Эллери, можно только один раз. Причина проста: тот, кто переступал черту, не возвращался, чтобы рассказать.

– Вам известно, что это одна из самых старых больниц в Европе? – спросил пожилой профессор, направляясь во Дворик лечебных трав. – Ее возвели в тринадцатом веке, и Фолько Портинари, отец Беатриче, воспетой Данте, финансировал строительство. Он был банкиром и, как многие из тех, кто имеет дело с деньгами, в какой-то момент решил, что пора спасать свою душу, творя добро, – хихикнул Эллери.