Книга Прежняя жена, страница 80 – Шанора Уильямс

Она вернулась к плите, чтобы закончить с ужином.

Было странно сидеть в приемной перед кабинетом доктора Уолдена. На коленях у меня лежала сумка «Шанель», в руке я сжимала мобильник. Глянула на экран, чтобы узнать, который час: после назначенного времени прошло уже семь минут. Захотелось встать и уйти… И навсегда забыть, что была здесь.

Я не сумасшедшая, а к психотерапевтам ходят сумасшедшие. Я вспомнила, как мама всегда говорила: психотерапия – это для слабых, а чернокожим, и особенно чернокожим женщинам, психотерапевт не нужен, ведь мы сильные.

По словам моей матери, чернокожие женщины несут на своих плечах наследие целых поколений и потому сильны. Мы не даем волю слезам. Сражаемся в чужих битвах. Позволяем другим идти по нашим головам, чтобы достичь вершины. Но почему же в тот миг я чувствовала себя такой слабой? Я была разбита, совершенно не представляла, что делать дальше, и, если меня ударят снова, я сломаюсь окончательно.

Очевидно, мама ошибалась.

Я ненавидела собственное лицо, собственную кожу. Ненавидела свои тяжелые, грустные мысли и слезы, которые стекали по моим щекам каждый день в павильоне. Я ненавидела все вокруг, и казалось – жить незачем. Я хотела умереть.

Мама ошибалась и насчет терапии, – я поняла это, как только доктор Уолден открыл дверь и улыбнулся мне. Пожилой мужчина – скорее всего, за шестьдесят. И от этого мужчины в свитере с высоким воротом и брюках цвета хаки, с морщинками на коричневом лице исходила теплота. Его улыбка была широкой и искренней, и я почувствовала желание подбежать и обнять доктора Уолдена, что говорило о многом – ведь мы даже не успели как следует познакомиться.

И когда он произнес мое имя, Мелани Рейн, я всхлипнула, потому что впервые за долгое время почувствовала: меня видят. Я назвала ему свою девичью фамилию, и поэтому он обратился ко мне так. Я давным-давно не слышала, как ко мне обращаются, используя эту фамилию – Рейн. Мою фамилию. Фамилию, с которой я родилась, которая принадлежит мне и делает меня той женщиной, какая я есть.

(Я знаю, что вы читаете это, доктор Уолден, но я следую вашему совету и рассказываю историю такой, какой ее помню.)

– Пожалуйста, входите, – сказал доктор Уолден.

И я почувствовала себя глупо, оттого что нижняя губа задрожала, а глаза наполнились горячими слезами.

Войдя, я села на уютный серый диван у стены. Кабинет был не очень большим – комната в здании, где работало много разных, независимо практикующих специалистов, – но со стенами, окрашенными серо-голубой краской, книжными полками и даже загроможденным столом он казался гостеприимным, в нем даже чувствовалось что-то домашнее.

Я поставила сумку рядом с собой, и, когда доктор сел в кресло напротив, он взглянул на нее.

– У вас дорогая сумка, – сказал он, открывая блокнот. – Это подарок?

– О… нет-нет. Купила себе пару месяцев назад. – Я взглянула на кремовую стеганую сумочку с узором шеврон, затем снова на доктора.

– Вы купили ее себе, – отметил он. – Где вы работаете?

– Я не работаю. Деньги мне дает муж – ну, раньше давал. У нас был общий счет.

– Правда? – Он что-то записал в блокноте. – Как вы к этому относитесь? К тому, что жена тратит деньги мужа?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Думаю, э-э… это нормально.

– Нормально?

– Да. Мне нравилось ходить за покупками, нравилось тратить деньги. Муж говорил, что я могу покупать все, что захочу, и не жаловался, когда я это делала.