Книга Огни Хафельберга, страница 13 – Софья Ролдугина

Кстати, а можно ли считать папаю чем-то экзотическим?» Ее ж везде навалом. А ты знаешь, что если на дынном дереве растут только цветочки с пестиками, то она называется не папайя, а мамайя. Эй, ты слушаешь? У-у-у, да ну тебя, зануда. Шелтон, как был, в тоге из простыни, босой и лохматой перебрался за письменный стол, включил ноут и воткнул в уши наушники.

Ушел в глухую оборону. В таком положении ему не был страшен даже приступ хорошего настроения у напарника. А утро, как нарочно, выдалось такое замечательное, что приступ того самого хорошего настроения грозил затянуться на несколько часов. Марсель распахнул ставни и высунулся наружу, перегибаясь далеко за подоконник.

Расцвело только недавно, и воздух еще не успел прогреться. Он был свежим, сочным, как арбуз из холодильника. Хотелось жадно вдыхать полной грудью и смаковать каждый вдох. Прущатка мокро блестела, то ли роса выпала, то ли ночью тучи все же зацепили краешком город. Солнце пряталось где-то за темной громадиной монастыря, и казалось, что свет льется не из конкретного места, а отовсюду с неба, на аккуратные черепичные крыши, ухоженные сады, на площадь и зеленоватую ленту реки.

Хафельберг неторопливо просыпался. У детей пока не закончились каникулы, а старшее поколение работало больше в охотку. Никаких тебе скучных офисов или фабрик, у каждого своё любимое дело или семейный бизнес. Поэтому, наверное, ощущение от утра было воскресное, а не понедельничное.

Или даже праздничное. Так ясно ощущалось в городском шуме ожидание подарков. Марцель счастливо жмурился, вслушиваясь в мысленный гомон. Трудолюбивые фрау уже готовили завтрак, напивая себе под нос. Ленивые досматривали последние, самые сладкие сны. Пожилые, но все еще бодрые герры сообща выгуливали вдоль речки своих мопсов, спаниелей и пуделей. Монахини пололи грядки на огороде за монастырем. Старуха из углового дома созывала гортанным голосом бесчисленных кошек.

Жизнь текла так, словно времени впереди оставалось даже слишком много. Внизу по улице пробежали на перегонки две девчонки, совсем мелкие, лет по восемь. За ними неспеша следовали мамаши, бурно обсуждая какого-то Густава и его гулящую дочь. Марцель торопливо юркнул обратно в комнату. Еще не хватало в первый день засветиться перед местными фрау чуть ли не голышом.

Они бы вряд ли оценили вид по достоинству. Вот если бы Шелтон так в окошке показался. Зависливо пыхтя, Марцель влез во вчерашние джинсы и футболку, перевесил брелок-черепушку с фиолетовых очков на шизофренические желтые, глянул на свое отражение в металлической крышке ноута и заскрепел зубами. Волосы, так и не высушенные вчера до конца, стояли дыбом. «Сволочи!

Все кругом сволочи! Все меня ненавидят!» Марцель с руганью полез в чемодан за феном и щеткой. Даже собственные волосы! И те сволочи! Шелтон, кажется, наметание телепата из ванной в комнату и обратно внимания не обращал. Но когда тот привел наконец порядок в свое каре, напялил очки, зашнуровал кроссовки и собрался выходить, негромко напомнил, не снимая наушников. — Мою кредитку возьми! Твоя пустая была, придурок!

Мартель пробурчал нечто среднее между благодарностью и нецензурщиной, схватил карточку и смылся из комнаты, пока еще чего-нибудь ласковое не услышал вдогонку. А на улице оказалось даже лучше, чем виделось из окна. Утренний холодок пощипывал голые руки, прогоняя остатки сонливости. Хотелось бежать в припрыжку, напрямик через чужие клумбы и ухоженные палисадники, разгоняя вездесущих кошек и перекормленных голубей.