Книга Искусство и кофе, страница 25 – Софья Ролдугина

   Словно угадав мои мысли, Лайзо отвернулся и произнес в сторону тихо, словно бы обращаясь к самому себе:

   - Ну и бардак в том Управлении! В доме для скорбных умом и то порядка больше. Все бегают-бегают, пишут-пишут, бумагу зря переводят. А всего-то большой чин с проверкой приехал, эка невидаль... Леди Виржиния, мне вас здесь дожидаться или позже приехать? Если позже, то к которому часу? - добавил он почтительно, обернувшись.

   - Подождите тут, в кофейне, - подумав, приказала я.

   Остаток дня тянулся мучительно медленно. Мне порою казалось, что вот-вот я упаду и засну прямо посреди зала. Но стоило, к примеру, подняться наверх, в комнаты Мэдди, и прилечь на диване, как сонливость исчезала, а тягостные мысли наваливались с новой силой.

   - Это вам, наверно, шум мешает, - сочувственно откликнулась миссис Хат на мои сетования. - Вы поезжайте в особняк, леди Виржиния. Сегодня дождь, гостей немного, в одиннадцать и так, и этак закроемся. Чего вам себя мучить?

   Довод был разумный. Однако даже дома сон не шел ко мне. Мешало абсолютно все - будто бы слишком жарко натопленная комната, неумолчный шелест унылого осеннего дождя, призрачный запах табачного дыма... В половине первого я не выдержала и поднялась; побродила немного по комнате, думая, не послать ли Магду за снотворным в аптеку, но потом просто накинула на плечи шаль и спустилась в гостиную.

   Дом спал. Ни возни на кухне, ни топота в комнатах для слуг - почти совершенная тишина, оттененная лишь шепотом дождя и тиканьем старинных напольных часов. Как сомнамбула, я несколько раз обошла гостиную по кругу, а потом меня потянуло на улицу. Вспомнился липкий, удушливый сон о тропическом острове и море, о художнике и его загадочном госте. Уснуть снова мне тогда помог свежий воздух. Отчего бы не выглянуть на улицу сейчас?

   Окно высветила вспышка далекой молнии. И - бесконечность спустя - глухо заворчал гром, как большой, не вовремя разбуженный зверь.

   ...Я выскочила на порог, как была - простоволосая, босая, в одной шали, накинутой поверх пеньюара.

   Дождь меня оглушил.

   Холодный, обволакивающий, всепроникающий, он просочился, кажется, до самого сердца. Легкая ткань быстро промокла и облепила ноги; плотная шаль медленнее вбирала воду, но зато и тяжелела с каждой секундой, и через минуту мне уже казалось, что мои плечи укрывает не одна, а целый десяток шалей. Ветра почти не было, словно и его дождь загнал в какую-то подворотню, как бродячего пса. Безлюдная площадь перед особняком замерла в безвременье. Дома выглядели покинутыми триста лет назад; черные окна слепо глядели в серую хмарь; вода смыла с города человечьи запахи, оставив лишь речную сырость, затхлый каменный холод, кисловатость земли и резковатое, пряное благоухание палых листьев.

   Дождь шептал о чем-то неумолчно - и в этом шелестящем звуке растворялись мысли, абсолютно все, оставляя меня опустошенной. Или обновленной? Это было похоже на колдовство. Я уже и не помнила, что мучило меня всего час назад.

   - Не боитесь, что вас кто-нибудь схватит, леди?

   - Уж скорее я что-нибудь подхвачу. Простуду, например, - ворчливо, как Георг, откликнулась я. - Что вы здесь делаете, мистер Маноле?

   - Мать навещать ходил, вернулся вот, - просто ответил он и шагнул ближе - так, что теперь можно было его видеть, а не только слышать. - А вы, леди?