Книга Пойдем со мной, страница 43 – Рональд Малфи

Спустя какое-то время полицейский снова заговорил:

– Дело закрыто, мистер Деккер. Если ваша жена хотела докопаться до истины, то по крайней мере насчет этого убийства она может быть спокойна.

– Спасибо, – сказал я, все еще отвернувшись. В семидесяти футах внизу шум воды напоминал белый шум телевизора. Теперь я слышал лишь его.

В японском языке есть слово «укиё», которому нет эквивалента в других языках. С японского оно переводится как «парящий мир» и, по сути, означает жизнь здесь и сейчас с полной отрешенностью от окружающей вселенной. Вот каким был для меня наш короткий и так жестоко закончившийся брак: куполом, под которым мы были полностью погружены друг в друга, и к черту весь остальной мир. Все, что мы делали, – каждую мечту, идею или прозрение, которые у нас когда-либо были, – мы делили друг с другом. Во всяком случае, я так думал. Я думал, ты чувствуешь то же самое. Я готов был биться об заклад. Но когда мы занимались любовью, ели вместе, валялись на диване и смотрели фильмы, а осенними вечерами бросали фрисби в парке Квайет Уотерс – все это происходило под нашим куполом, внутри него и в окружении него, – часть тебя, Эллисон, была где-то далеко. Как еще я могу это объяснить? Какая-то часть тебя путешествовала по незнакомым штатам с револьвером в бардачке автомобиля и маленьким блокнотом на спирали, засунутым в карман пальто или в сумочку. Какая-то часть тебя взбиралась по холмам Западной Виргинии или бродила по топким берегам рек южного Мэриленда, вынюхивая запах смерти, витающий в воздухе. Часть тебя собирала и изучала фотографии жертв, умерших преждевременной, жестокой смертью, девушек, за убийства которых никто из преступников так и не был задержан. Вот ты сидишь, пьешь чуть теплый кофе в унылый утренний час с помощником шерифа из какого-нибудь сельского захолустья и выясняешь, сколько времени потребуется, чтобы задушить кого-нибудь голыми руками, и поможет ли погружение в реку смыть сперму с трупа. Пока я готовил ужин, покупал билеты на концерт онлайн и косил траву на нашем крошечном заднем дворе, ты тайком изучала карты Западной Виргинии, Делавэра, Нью-Джерси, Мэриленда, Виргинии, Се-верной Каролины и прочего захолустья, отмечая кружочками места, где пропали жертвы, и ставя кресты там, где, предположительно, были найдены их тела. Ты была летописцем смерти – кто бы мог подумать? Уж точно не я. Уж точно не тот мужчина, за которым ты была замужем пять лет. Я и представить себе не мог, что, когда мы держались за руки в парке или в кинотеатре, какая-то тайная часть твоего сознания была занята мыслями о бледных, раздувшихся от воды трупах или телах, разлагающихся в лесу. Что, когда мы целовались, часть твоего сознания задавалась вопросом о том, какая бы сила потребовалась, чтобы сломать позвоночник. Что твои приступы бессонницы были вызваны не чрезмерным употреблением кофе или стрессом на работе, а результатом того, что мозг лихорадочно перебирал детали последних мгновений жизни очередной несчастной девушки – ил и песок под фиолетовыми ногтями, опавшие листья, запутавшиеся в прилизанных волосах, ввалившиеся глаза, как у хэллоуинской тыквы. Ты прятала все это в нашем доме, ты держала все это в своей голове. Я мог расшифровать ход твоих мыслей, изложенных лихорадочным, небрежным почерком на листах желтой писчей бумаги и отмеченных датами бесчисленных газетных статей, некоторым из которых было более десяти лет, по мере того как ты все дальше и дальше уходила во тьму, преследуя какую-то мрачную и непостижимую навязчивую идею.