Книга Личные мотивы. Том 1, страница 94 – Александра Маринина

А в последние два года, когда появился этот ненавистный Виталий Андреевич, мужа словно подменили. И зачем Максим так рвется во власть? Это все влияние Виталия Андреевича, который спит и видит, чтобы Максим стал депутатом, а потом возглавил какой-нибудь комитет. И что ему с этой власти? Теперь Максим с утра до ночи занят своей предвыборной кампанией, Катю от этих проблем полностью отстранили, да она и не рвется, потому что вся эта политическая возня вокруг выборов с интригами и секретами ей глубоко противна, чего она, собственно говоря, от мужа и не скрывает. Может быть, эта пожилая пара имеет отношение не к разработке Гашина, а как раз к выборам? Но тогда почему Максим проводит с ними совещания не в предвыборном штабе, а у себя дома, и не просто дома, а у Гашина и с его участием?

Нельзя сказать, что эти вопросы мучили и терзали Екатерину Крамареву. Ей было все равно. Только ужасно противно. И вот это равнодушие, смешанное с отвращением, и пугало ее больше всего.

* * *

К пятнице, 7 мая, Настя наконец была готова посетить больницу, где работал Дмитрий Васильевич Евтеев. Первым делом она разыскала Эмму Петровну, о которой ей говорила Галина Симонян. Насте повезло, Эмма Петровна в этот день дежурила. Правда, разговаривать с ней было трудновато, она постоянно отвлекалась на телефонные звонки и вызовы медсестер, поэтому беседа заняла раза в три больше времени, чем Настя рассчитывала.

В больницу она пришла одна, Чистяков остался на улице подышать, как он сказал, чистым воздухом предгорья и почитать. Из Москвы он взял с собой айпод, в который предварительно закачал из Интернета около трехсот книг, как научных, так и художественных.

Эмма Петровна, приятная полная женщина примерно Настиных лет, с первого момента принялась рассказывать о том, как все уважали доктора Евтеева и каким превосходным хирургом он был. Настя поняла, что здесь «о покойных или хорошо, или ничего».

– Знаете, Эмма Петровна, я ведь уже встречалась с вдовой доктора Симоняна, – сказала она.

– С Галочкой? – вскинулась Эмма Петровна и вдруг смутилась.

– Да. Поэтому я примерно представляю себе, какие отношения были у Дмитрия Васильевича с персоналом вашей больницы. Насколько я понимаю, он был резким и грубым, говорил людям обидные вещи и даже оскорблял их. Ведь так?

Эмма Петровна залилась краской и отвела глаза, потом вздохнула:

– Так оно и было. Раз уж вы сами все знаете, то скрывать не стану, смысла нет. Меня он не обижал, врать не буду, но вот другим доставалось от души, это правда. Ругал он всегда по делу, справедливо, но очень уж обидными были слова, он их не выбирал. У нас в больнице не найдешь человека, которого Дмитрий Васильевич хоть раз не обидел бы. Разве что ночной сторож и я. Но руки у него были волшебные, талант хирургический такого масштаба, что ему и не такое простили бы.

– Значит, его прощали? – уточнила Настя. – Зла на него никто не держал?

Эмма Петровна задумалась, потом улыбнулась, вверху слева сверкнул золотой зуб.

– Дулись какое-то время, расстраивались, потом прощали. Человека ведь не переделаешь, уж какой есть, зато врач просто потрясающий. Его и дети любили, и их родители.

– Кстати, о родителях. Не было ли таких, кто остался недоволен результатами лечения? Может быть, кто-то угрожал написать в прокуратуру или подать в суд? Или вообще убить?