Книга Личные мотивы. Том 2, страница 37 – Александра Маринина

– Помню.

– Вы пишете ее портреты? Они есть в мастерской?

– Нет.

– Почему, Сашенька? Неужели вам не хочется, чтобы о вашей маме осталась такая память? Вас уже не будет, а портрет будет висеть в какой-нибудь галерее или в частной коллекции, и все будут знать, что это портрет вашей матери…

– Мне достаточно маминых фотографий, – сухо оборвал ее художник.

– У вас остались фотографии? – оживилась Ангелина. – Не покажете? Очень хочется взглянуть на вашу маму.

Борис поднял на нее холодный взгляд, и Ангелине моментально стало зябко, она даже плечами передернула.

– Зачем? – спросил он. – Для чего вам фотографии мамы?

Ангелина умоляюще посмотрела на мужа, но Вилен Викторович с отстраненным видом рассматривал висящий на стене портрет мальчика лет двенадцати с коричнево-красным петухом в руках. Лицо подростка было сердитым, а петух, казалось, вот-вот вывернется и тюкнет мальчишку клювом в плечо. При взгляде на эту картину невольно хотелось улыбнуться.

– Вы не понимаете, Саша, потому что вы еще очень молоды, – с упреком произнесла она. – Когда вы доживете до наших лет, то поймете наш интерес и наше внимание к тем, кто ушел молодым. Ведь ваша мама, наверное, была совсем молодой, когда умерла? Прошло много лет, и вот от нее остались только фотографии…

Ангелина замолчала, она не знала, что еще сказать, и сердилась на Вилена за то, что он совсем ей не помогает, отвернулся и молчит, как будто его все это не касается. А ведь дело-то общее.

– Ангелина Михайловна права, – внезапно подал голос Вилен Викторович, по-прежнему не оборачиваясь и не отрывая глаз от мальчика с петухом. – В нашем возрасте начинаешь придавать особое значение следам, которые оставляет после себя человек. Вот он уходит, но остаются не только фотографии, остаются книги, которые он читал, одежда, которую он носил, кресло, в котором он сидел. Остается множество вещей, к которым он прикасался, которые держал в руках и которые несут на себе отпечаток его жизни, его биополя. Это очень важно и очень волнующе. Со временем вы поймете.

– Возможно, – Борис пожал плечами. – Если вам так интересно, я принесу мамины фотографии. Они у меня наверху, в спальне.

Он поднялся и направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

– Что ты молчишь, как колода? – зашипела на мужа Ангелина Михайловна. – Спасибо, что хоть в последний момент нашел, что сказать. Я тут кручусь, как уж на сковородке, выворачиваюсь, придумываю на ходу, импровизирую, а ты картинки разглядываешь и совсем мне не помогаешь. Мне что, одной все это нужно? Давай, включайся.

– Мне это не нравится, – высокомерно заявил Вилен Викторович. – Я не клоун в цирке, чтобы импровизировать на ходу и участвовать в дурацких спектаклях.

Перепалку пришлось прекратить – вернулся Борис, держа в руках две фотографии, одна из них была в застекленной рамке. Сорокины долго и внимательно рассматривали красивое лицо молодой женщины с ярким, даже вызывающим макияжем, в ярко-фиолетовом платье из тонкого трикотажа и с крупными пластмассовыми немыслимого розового цвета серьгами-кольцами в ушах. На втором снимке, том, что был без рамки, та же самая женщина была накрашена куда скромнее, но бижутерии на ней было, пожалуй, многовато.

– Забавно, – пробормотала Ангелина Михайловна, – я уже забыла, что была такая мода на пластмассовую бижутерию и фиолетовые тени для век. Это ведь было очень давно, да, Сашенька? Где-то середина восьмидесятых, если память меня не подводит.