Онлайн книга «Обещание страсти»
— О Господи, Алехандро. Почему? Почему такое случилось с нами? С ним? — Потому, что такова жизнь. Назови это судьбой, если хочешь. — Я бы назвала это проклятием. Он устало улыбнулся и вздохнул. — Малыш… Ей следовало знать, но было тяжело говорить об этом. — Да? — Не знаю, помнишь ли ты, но газетчики сделали несколько снимков, когда уводили Люка. Затаив дыхание, он следил за выражением ее лица и понял, что она не помнит. — Эти подонки, почему они лишили его возможности уйти достойно? Отвратительные, безнравственные… Алехандро покачал головой. — Кизия, они сняли тебя. Его слова вызвали эффект разорвавшейся бомбы. — Меня? Он кивнул. — Господи! — Они решили, что ты его дама сердца, мне пришлось попросить адвоката позвонить им с просьбой не публиковать снимки и не называть твоего имени. Но к тому времени они уже выяснили, кто ты. Кто-то увидел снимки, когда их проявляли. Не повезло. — Они напечатали снимки? Она сидела не шевелясь. — На первой полосе. Эдвард звонил несколько раз. Кизия откинула голову и рассмеялась. Это был нервный, истерический смех. Неожиданная для него реакция. — Кажется, на этот раз мы купились. Разве нет? Эдвард, должно быть, умирает, бедняга. В голосе ее, однако, звучало раздражение, а не сочувствие. — Мягко говоря. Алехандро испытывал что-то вроде жалости к человеку, который казался просто убитым, раздавленным предательством. — Ну, как говорится, за все приходится платить. Насколько ужасны снимки? — Насколько вообще возможно. Она была в истерике в тот момент, когда фотографы их заметили. Алехандро вынул из-под кровати газеты и протянул ей. На первой странице была фотография, запечатлевшая лишившуюся чувств Кизию в объятиях Алехандро. Увидев это, она съежилась и взглянула на подпись: «Знатная наследница Кизия Сен-Мартин, тайная подруга бывшего заключенного Лукаса Джонса, потерявшая сознание после…» Это было хуже, чем они представляли. — Мне кажется, Эдвард больше всего обеспокоен тем, в каком состоянии ты сейчас находишься. — Да уж. Эта история его подкосит. Ты не знаешь Эдварда. Она была похожа на ребенка, испытывающего страх перед своим отцом. Это показалось Алехандро странным. — Он знал о Люке? — Не все. Фактически он знал, что я брала у него интервью и что в последние несколько месяцев в моей жизни кто-то появился. Я думаю, все равно рано или поздно это бы выяснилось. Мы были очень счастливы. Жалко, конечно, что все так произошло. Звонили из газет? — Несколько раз, я сказал им, что нет ничего нового и что ты улетела обратно в Нью-Йорк. Думаю, теперь они отстанут от тебя и будут ждать в аэропорту. — И в вестибюле. Об этом он не подумал. Что за сумасшедшая жизнь! — Мы позвоним менеджеру и договоримся переехать отсюда. Я хочу перебраться в «Ритц». Там они нас не найдут. — Нет, конечно. Но тебе не избежать огласки, если ты хочешь пойти завтра к Люку в тюрьму. Она встала и посмотрела на него с ледяным выражением. День пролетел в молчании и сигаретном дыму. Их переезд в «Ритц» прошел незамеченным. Пятидесятидолларовый «подарок» хозяйке возымел действие. Она проводила их через запасной выход. Никто не позвонил им в «Ритц». Кизия сидела, погрузившись в свои мысли, и почти не разговаривала. Она думала о Люке и о том, какой вид был у него, когда его уводили… и перед этим, в библиотеке суда. Он был тогда еще свободным человеком, в те последние драгоценные минуты. Из «Ритц» она позвонила Эдварду. Разговор был коротким и мучительным. Оба плакали. Эдвард без конца повторял: «Как ты могла сделать это?» При этом он не произносил «со мной», но это и так было понятно. Он хотел, чтобы она вернулась домой или разрешила ему прилететь к ней. Когда она отказалась, он взорвался. — Эдвард, ради Бога, не дави на меня сейчас! Она кричала сквозь слезы, недоумевая при этом, почему они продолжают бросать обвинения друг другу. Какая разница, кто кому что сделал. В том, что случилось с Кизией и Люком, Эдвард не был виноват, так же как и Кизия ничего не сделала Эдварду плохого, во всяком случае, умышленно. Все они попали в тиски судьбы, и ничего с этим не поделать. — Ты доЛжна вернуться домой, Кизия! Подумай, что с тобой будет! — Все уже произошло. Раз уж это попало в газеты, где я нахожусь — не имеет значения. Я могу улететь хоть в Танжер, меня все равно достанут. — Это все невероятно. Я до сих пор не понимаю… Кизия… Господи, девочка, ты должна была знать, что с ним это случится. История, которую ты рассказывала о его болезни… ты именно это имела в виду? Она молча кивнула в трубку, он повторил резче. — Да? — Да. Ее голос звучал так тихо, был таким надломленным и больным. — Почему ты мне не сказала? — Ну как я могла? Когда оба узнали правду, воцарилось молчание. — Я до сих пор не понимаю, как ты позволила вовлечь себя… Ты же писала о такой возможности. Как… — О, замолчи, Эдвард. Да, писала. И все. Писала. И перестань кудахтать. Мне тяжело, нам обоим тяжело, но поверь мне, ему в тысячу раз тяжелее сейчас, потому что он в тюрьме. Повисла мертвая тишина, а потом Эдвард ядовито, что было ему несвойственно и лишь однажды проявилось когда-то, произнес: — Мистер Джонс привык к тюрьмам, Кизия. Она хотела немедленно положить трубку, но не решилась. Прервав разговор, она бы разорвала нечто большее — ей все еще была нужна эта ниточка. В какой-то степени Эдвард был единственным, кто с ней остался. — Тебе есть еще что сказать? Она говорила почти таким же злым голосом, как раньше. Ей хотелось ударить его, но не потерять совсем. — Да. Возвращайся домой. Немедленно. — Нет. Что-нибудь еще? — Я не знаю, как заставить тебя подумать, Кизия, но посоветовал бы вести себя разумно. Ты можешь потом всю жизнь жалеть об этом. — Да, но совсем не по той причине, по которой ты думаешь, Эдвард. — Ты даже не представляешь, как это может повлиять… Его голос звучал печально. В какой-то момент он будто обращался не к Кизии, а к духу ее матери. Они оба знали об этом. Теперь Кизия была уверена. Теперь она поняла, почему он говорил ей о матери и ее любовнике. Теперь она все знача. |