Книга Стамбульский ветер, страница 74 – Алеся Кузнецова

Я открыла окно и в квартиру ворвался ветер – теплый, с запахом городской пыли и чем-то неуловимо-весенним.

Тимур с Миленой умчали на занятия и, хотя планы на день у них были разные, оба сказали, что будут поздно.

Захотелось сесть на пол прямо на кухне, обнять себя за колени и просто плакать. И я позволила себе слезы. Это была не истерика, а просто тихие сожаления. Потому что теперь я знала. Она не уходила. Она осталась, как смогла. Я дочитала дневник и было очевидно, что это она попросила Кирилла Павловича, своего старого друга, помочь мне с работой. Это через нее он выбил место в лучшем садике для Тимура и это для нее он время от времени снимал меня с сыном так, чтобы я не замечала. Мы с ним действительно стали друзьями, но все началось с того, что сперва друзьями были они.

Я достала из шкафа старую коробку с новогодними узорами. В ней хранились мои воспоминания за разные годы.

Смешные письма Тимура к Деду Морозу – с неровными буквами, в которых он просил лего, собаку и «чтоб мама не грустила». Билеты из театра, где я уснула прямо в кресле. Записка от Лариски: «Ты справишься, потому что сильная. А если не справишься – зови, я принесу пирог и вино». Я так и не поняла в какой момент у нас с Лариской все пошло наперекосяк. Ведь она много лет была моей единственной подругой.

В самом низу коробки лежал неподписанный белый конверт, который я не открывала никогда. А в нем – чуть помятая фотография, на которой мне лет шесть. Я видела как отец на даче сжигал все фотографии с мамой и вытащила одну, пока он зашел в дом. Я так и не смогла ее выбросить позже, но так и не смогла на нее посмотреть, поэтому просто хранила столько лет сама не знаю зачем.

Как будто какая-то часть меня все же надеялась, что однажды я смогу посмотреть в глаза тому, от чего так долго бегала.

Я медленно подняла снимок. Ощущения такие, словно аккуратно доставала из воды дорогую вещь, которую боялась упустить снова.

На фото мы были вдвоем – я, совсем маленькая, и она. Живая. Настоящая. Смеющаяся. Такая, какой я ее почти не помнила.

Мама держала меня на руках, что-то шептала в макушку. Я хохотала. Помню ли я этот момент? Не уверена. Но фото вдруг стало мостиком – к телу, к памяти, к себе.

Она еще была здорова или мы не знали о болезни. Ее глаза светились. А мои – смотрели на нее, как на чудо. И, может быть, это и было чудо. Ее улыбка не казалась усталой, хотя теперь я знала из дневника что происходило в нашей семье на самом деле. Я не видела ни боли, ни страха. Только чистую, безоговорочную любовь.

Я гладила пальцем край фото и позволила себе то, что не позволяла с шести лет – почувствовать, как сильно я по ней скучала. Я закрыла глаза и погрузилась в это мощное очищающее ощущении любви, которое наполняло каждую мою клеточку.

Ветер снова ворвался в кухню. С улицы донеслись чьи-то голоса, лай собаки, – обычная жизнь. А внутри меня разворачивалась своя – вторая. Та, в которой мама не исчезла. Просто стала тенью, ангелом, закадровым голосом. Я словно заново смотрела кино о своей жизни, но теперь мне стали доступны закадровые звуки и это диаметрально меняло всю картину.

Я вытерла щеки и решительно встала: пора. Сегодня я должна ее увидеть. Я хотела ей сказать, что прочла все и знаю теперь, что она хотела мне сказать. Наверное, я еще никогда не собиралась так быстро. Легкое струящееся платье, минимум косметики. Я накинула теплый мягкий пиджак нежно-персикового цвета, перекинула через плечо сумку и вышла из дома.