Книга Ва-банк, страница 31 – Дженнифер Линн Барнс

– Открой их, – сказала я ему совсем тихо, потому что слова застревали в горле. – Открой их, потому что я не смогу.

Скелет завернут в темно-синюю шаль.

Я сидела перед компьютером рядом с Дином, открывая одно фото за другим, и чувствовала, как палец тяжелеет с каждым кликом.

Давно засохший цветок вложен в левую руку скелета.

Ожерелье у нее на шее, цепочка болтается в грудной клетке.

Пустые глазницы смотрели на меня из черепа, в котором не осталось плоти. Я смотрела на его очертания, ожидая вспышки узнавания, но ощущала лишь, как желчь поднимается к горлу.

Ты срезал мясо с ее костей. Эксперты пришли к выводу, что это было сделано после смерти, но это слабо утешало. Ты уничтожил ее. Ты разрушил ее.

Дин положил ладонь мне на затылок. Я здесь.

Я сглотнула, подавляя тошноту, которая становилась невыносимой. Раз. Другой. Третий – а потом перемотала к следующей фотографии. Их были десятки – фото грунтовой дороги, на которой ее похоронили. Фото строительной техники, которая выкопала простой деревянный гроб.

Ты завернул ее кости в одеяло. Ты похоронил ее с цветами. Ты нашел для нее гроб…

Я заставила себя дышать и переключилась с фотографий на чтение официального отчета.

Согласно данным патологоанатома, на скелете осталась зарубка – на внешней стороне одной из костей ее руки – она защищалась от ножа, который буквально рассек ее руку до кости. Результаты лабораторного анализа показывали, что кости перед тем, как захоронить, обработали какими-то химикатами. Из-за этого останки было сложно датировать, но анализ места преступления позволял сделать вывод, что маму похоронили через несколько дней после того, как она исчезла.

Ты убил ее, а затем стер с лица земли. Ни кожи на костях. Ни волос на голове. Ничего.

Пальцы Дина мягко разминали мне мышцы шеи. Я отвела взгляд от компьютера и посмотрела на него.

– Что ты видишь?

– Заботу. – Дин помолчал. – Почтение. Сожаление.

Мне захотелось сказать, что мне все равно, чувствовал ли убийца сожаление. Мне было все равно, что она была для него так важна, что он не стал просто сбрасывать ее тело в какую-нибудь яму.

Не тебе ее хоронить. Не тебе ее чтить, больной сукин сын.

– Думаешь, она его знала? – Мой голос казался далеким мне самой. – Это ведь единственное объяснение тому, что мы видим? Он убил ее в состоянии аффекта, а потом об этом жалел.

Забрызганная кровью гримерная, которая навсегда отпечаталась в моей памяти, говорила о доминировании и гневе; место захоронения, как сказал Дин, о почтении и заботе. Две стороны одной монеты – а если их совместить, получается, что это не был случайный акт насилия.

Ты забрал ее с собой. Я всегда знала, что тот, кто убил маму, забрал ее из ее комнаты. Была она жива или мертва, когда он это сделал, полиция установить не смогла, хотя с самого начала они знали, что, если она потеряла столько крови, шансы выжить почти нулевые. Ты забрал ее с собой, потому что она была тебе нужна. Ты не мог оставить ее, допустить, чтобы ее похоронил кто-то другой.

– Наверное, он ее знал. – Голос Дина заставил меня вернуться в настоящее. Я заметила, что на этот раз, говоря об этом деле, он не использует слово «я». – А может, он наблюдал за ней издали и убедил себя, будто их отношения взаимны. Будто она знает, что он смотрит. Будто он знает ее так, как никто другой.