Книга Свидетель по делу – кошка, страница 44 – Мария Самтенко

— Наполовину гном, — весело уточняет Мэйлин, поймав мой взгляд. — А на вторую половину человек. И я немного знаю, какая гадкая штука это истинность! Люби, значит, на кого тебе пальцем укажут, или умри! Невольно начнешь завидовать чистокровным людям, у которой такой пакости быть не может!

С этими словами он садится за стол и небрежно, двумя пальцами берет чашку. Видимо, раздумывает, наливать ректорский чай или нет. Сам ректор задумчиво молчит и смотрит то на мага, то на мою руку со шрамом от вилки.

— Человек-истинный подходит любому виду, — рассказывает маг, — что гному, что дракону, что грифону, что вампиру. Если брать аналогию из твоего мира, люди это как первая группа крови, она годится для всех. Правда, считается, что у чистокровных людей не бывает истинности между собой.

— Не… не бывает? — осторожно уточняю я. — А как же электричка истинности?

Ладно, чего уж скрывать. После того, как я увидела на похоронах Мымры Федора Ивановича, относиться к идее истинности стало как-то проще. Подумалось даже: а вдруг электричка приехала ко мне после того, как его затянуло в портал.

Но Мэйлин аккуратно ставит чашку на стол и повторяет с непонятным сожалением на лице:

— Не бывает истинности «человек-человек». Во всех задокументированных случаях потом выяснилось, что у одного из пары есть примесь крови другого вида.

Вот тут бы ему тактично промолчать. Как же! Молчание это вообще не про Мэйлина, я это уже поняла.

— Твой Федор, он тоже сначала подумал, что тебя притащило к нему, — взволнованно говорит маг, — мы стали искать, и… ничего. Истинность «человек-человек» это один шанс на миллион. Скорее всего, там кто-то другой, и ты его просто пока не встретила…

Мэйлин странно смотрит на ректора, но сейчас мне почему-то не хочется это анализировать. А что мне хочется, так это побыть одной и подумать, что Федор Иванович, наверно, не спроста не стал ко мне заходить, и ограничился запиской. Как будто истинность это…

Не успеваю додумать мысль, как в уголках глаз начинает щипать. Вскакиваю, и, сбивчиво извинившись, говорю, что внезапно вспомнила про какие-то срочные дела. Какие, я еще не придумала, но никто не настаивает. Урлах-тор и Аллет провожают меня взглядом, а чокнутый экзорцист решает проводить еще и физически: следом за мной вылетает в коридор и кричит:

— А ну стоять! Ты что, пошла реветь⁈ Дура! А, кто бы говорил! Стой! Я к вам двоим не нанимался таскать эти записки, и вообще!..

В самом деле, лучше бы он бегал за Галкой и кричал свои «флуктуация» и «эманация»!

— Достали вы со своей истинностью! — говорю я. — Вот всей толпой! И вообще я шла не рыдать, а… а… в библиотеку!

И я пафосно отворачиваюсь. Потому что одно дело это сказать «не рыдать», а второе это, собственно, не рыдать. Вроде и повода почти нет, но все равно как-то грустно и обидно — самое то, чтобы пойти помириться с библиотекарем и поискать про истинность самостоятельно. Решено, этим я и займусь. А ректором займемся потом, когда из его кабинета уберется толпа сочувствующих психопатов.

Но не тут-то было! Экзорцист не пойми как оказывается рядом и хватает меня за руку, пытаясь задержать:

— Да стой ты! Нет уж! Давай все-таки будем считать, что я не зря таскаю эти записки, и у тебя и Федора тот самый уникальный случай, который один на миллион… — с жаром говорит маг, а потом опускает взгляд и… — Ой! Что это у тебя?