Книга Законы стаи, страница 156 – Полина Ром

Оллу я принял сразу, как мать — возможно, тут были замешаны какие-то остаточные эмоции моего донора. Я не хотел в этом копаться.

С бароном все было чуть по-другому. Сперва чувство жалости, как при виде бездомного щенка, потом, наверное, просто желание слегка помочь человеку, а дальше — привычка довольно быстро переросла в уважение. Да, как ни странно, я уважал этого потерявшегося в этой жизни старика. Он был беспомощен и не смог приспособиться к новому миру. Но даже находясь на дне, он не стал сволочью. Пожалуй, это самое ценное, что было в нем — отсутствие озлобленности на жизнь и людей.

Мари стояла наособицу. Если вначале я просто радовался, что рядом есть понимающий меня человек, то со временем я все больше и больше начинал видеть и ценить в ней отдельные черты — трудолюбие, готовность разделить мои заботы, доброту и какую-то восхитительную, чисто женскую доверчивость.

Я помню, как она меня умилила признанием, что в вещах матери нашла две серебрушки.

Все мы немного игроки в этой жизни, но далеко не все играют так честно, как Мари. Многие женщины утаили бы эти копейки просто из желания иметь что-то на черный день. Дело тут не в размерах суммы, дело именно в размере ее искренности — она честна со мной полностью. Она цельная от начала и до конца.

И еще — чертовски красивая!

МАРИ

Ремонт в башне отбирал у меня очень много сил, но и доставлял большую радость. Пожалуй, самые роскошные покои получились у барона.

Этому очень поспособствовал Оскар. Именно он настоял купить для балдахина настоящий рытый бархат^[4]. Тяжелые кисти желтого шелка подхватывали густо-коричневые шторы, на полу лежала огромная пушистая медвежья шкура, а у камина — кресло с высокой спинкой и кучей мягких подушек.

Кресло Оскар заказывал мастеру у нас, в Корре, а вот медную чеканку с гербом, украшавшую спинку, мы привезли с собой из Астерда.

— Ты пойми, Мари, — чуть виновато говорил Оскар, — это, конечно, все очень дорого, но для старика так важны всякие внешние атрибуты…

Я не спорила, тем более, что за это время успела привязаться к барону. Он по-прежнему с удовольствием занимался вязанием, хоть и немного стеснялся этого. Но даже при наличии денег не пытался бездельничать, да и во время нашего заточения вел себя очень достойно.

Немножко сложнее было с Оллой. Первое время она совсем было потерялась от перемен и достатка денег. Ее смущали и охранявшие башню солдаты, и приходящая взглянуть на ремонт повариха, и появившиеся в башне две горничные и лакей.

Первое время я просто не знала, что делать — она норовила выхватить тряпку из рук горничной и начать намывать полы сама, пыталась чистить камины и устраивать стирку. В чем-то я ее понимала — Олла работала всю жизнь и работала достаточно тяжело. Сейчас ее пугали перемены, и она не знала, как приспособиться.

Как ни странно, Оскару эту проблему пришлось объяснять. Он действительно не понимал, почему Олла ходит такая расстроенная. Я разложила ему все по полочкам, а он лишь небрежно пожал плечами и заявил:

— Ну, давай придумаем ей какую-нибудь работу.

— Оскар, как ты себе представляешь это? Твоя мать будет мыть полы в твоем замке?

— Да нет же, солнышко! Зачем в замке? Она умеет плести циновки. Давай наберем работниц и поставим ее руководить мастерской.