Книга Переполох меж Граней. Турнир четырёх Академий, страница 166 – Анастасия Милованова

– Нет! – вскрикивает Фалиса и одним рывком оказывается около меня.

Хватает меня за руки и с каким-то отчаянием глядит в мои глаза.

– Я должна сказать, а потом будь что будет.

Она трясущимися руками достаёт небольшой планшет из карманов длинного платья и всовывает его мне.

– Вот! Тут всё! Моё признание и все схемы, по которым мы работали с Аластасом, – заикаясь, говорит мачеха, а у меня даже волоски дыбом на шее встают.

В её глазах горит чувство безысходности напополам с лихорадочной надеждой. Она смотрит на меня как на мессию, но, вместо сочувствия, мне хочется отодвинуться от Фалисы. Признание, выбитое через «божественное» представление, никоим образом не обеляет мачеху.

Я осторожно забираю планшет из её рук, и она тут же цепляется за мои запястья, снова заглядывает в глаза:

– Меня не простить, я знаю. Но я хотела лучшей жизни для неё. Она же моя дочь.

Ярость горячим огнём захлёстывает меня. Хотела она! А чего желала Дэль? Чего желала ни в чём не повинная дэра Хиларике?

– И для этого надо было убить маму? Закошмарить меня? – склонившись к лицу мачехи, цежу я.

Да, видимо, с таким нечеловеческим оскалом на лице, что Фалиса отшатывается от меня. В ужасе смотрит на меня, её губы мелко трясутся и с трудом выговаривают:

– Прости, прости, прости…

– Что значит убить маму? – севшим и каким-то глухим голосом спрашивает Виамир.

Он переводит ошарашенный взгляд с меня на жену, и постепенно искра понимания зажигается в его глазах. Вместе с яростью, которая искажает его породистое лицо.

– Что ты сделала с Амелией?!

Он подлетает к Фалисе и за запястья дёргает её на себя. В движениях дэра Хиларике ни грамма нежности и заботы. Его трясёт так же, как и женщину в его руках. Только это дрожь гнева и неконтролируемой злости.

– Я не хотела! – заходится в слезах Фалиса. – Аластас сказал, что она только с ума сойдёт. Она не должна была умирать!

Вопль, прокатившийся по коридору, больше похож на крик раненого зверя. Виамир, крича, трясёт мачеху так, что мне кажется, у неё вот-вот оторвётся голова.

– Зачем?! Зачем?! – его крик прокатывается по коридору волной отчаяния и боли.

– Я… просто… хотела… счастья… – захлёбываясь в слезах, отвечает Фалиса, даже не пытаясь сопротивляться.

– А она нет? – Оттолкнув от себя жену и закрыв руками лицо, Виамир застывает на месте.

Против всякой логики во мне просыпается сочувствие к нему. Я физически чувствую его боль и агонию, которую сейчас переживает дэр Хиларике. Какая-то часть меня ехидно замечает, что розовые очки всегда бьются стёклами внутрь, и это не может быть безболезненно. Но другая моя часть не может спокойно смотреть на происходящее.

– Папа, – тихо произношу я, сама удивляясь тому, что говорю, тому, как органично звучит это слово из моих уст.

Виамир вздрагивает и переводит на меня резко потускневший взгляд.

– Папа, не надо. – Слова даются мне с трудом, но я правда не вижу смысла в том, чтобы сейчас ворошить прошлое. – Это не вернёт маму.

Виамир разворачивается ко мне, делает шаг, и его тут же с громким криком сносит Фалиса. Я успеваю только изумиться тому, сколько силы в этой исхудавшей женщине, как замечаю кровавое пятно, растекающееся по её груди.

Время замедляет ход, события растягиваются и отмеряются испуганным стуком сердца. Вот в дальнем конце коридора мелькает неясная тень – и в сторону отца летит очень знакомый кинжал.