Книга Клуб анонимных цариц, страница 88 – Алекс Винтер

Агата не заставила себя ждать. Селим подбежал, схватил ее сумку и, отдав ей кофе, повел женщину к машине. От Агаты пахло гелем для душа, чистотой и тяжелыми сладковатыми духами. Такие запахи раньше вызывали у него раздражение, но сейчас ему казалось, что нет ничего приятнее. Агата молчала, рылась в своем чудом уцелевшем телефоне, оставшемся в сумке, проверяла сообщения и на Селима даже не смотрела, а он до самого моря чувствовал себя несчастным.

Он помог ей донести вещи до номера и даже вошел внутрь, сделав вид, что его волнует безопасность, но было весьма сомнительно, что Бояджи доберется до нее в этом рандомно выбранном отеле. Море, кажется, интересовало Агату больше, чем Селим, она сразу бросилась на балкон и стала пожирать этот великолепный вид взглядом.

– Я всегда заряжаюсь от моря, – негромко сказал Селим. – Бывает, когда совсем тошно от работы, еду на берег рано утром, сижу и просто смотрю вдаль.

– Хорошо тебе, у нас нет моря. И сидеть где-то с утра непозволительная роскошь, потому что незакрытых дел целая куча, поспать бы лишний раз, – ответила Агата. – Что ты будешь делать дальше?

– Не понял.

– Я о расследовании. Боюсь, что прижать Бояджи будет проблематично, разве что за похищение иностранца, но он соскочит, спихнет все на семейку Зейбек. Так что тут стена, Селим, ее легко не пробить. Особенно если учесть, что Солнцева Бояджи не убивал.

– Вряд ли его словам можно верить.

– А смысл ему мне врать? Я же все равно шла на убой. Пока его слова лишь подтверждают нашу версию: он бы прижал Солнцева, чтобы выбить из него украденные деньги, если таковые вообще были. Никто не станет разбрасываться миллионами. Бояджи, насколько я смогла понять, человек импульсивный и вспыльчивый. Даже странно, что при его темпераменте он вообще добился каких-то результатов. Но, если бы он убил Солнцева, труп бы выглядел не так.

– А что будешь делать ты? – спросил Селим.

– Не знаю. Официально у меня этого дела нет. Так что просто вернусь домой и продолжу работать.

– И сможешь? У тебя мало нераскрытых дел?

– У меня хватает нераскрытых дел. Они и без того висят на шее, как гири, так что еще одно вешать не хочется. Но я не могу тебе сказать, что будет просто отпустить эту историю. Она, как любой висяк, жрет изнутри. Мне не верится, что все сведется к неудачной попытке ограбления.

Они замолчали. Стояли, стараясь не глядеть друг на друга, да еще эта громадная двуспальная кровать мозолила глаза, навевая грешные мысли, что терзали обоих. И бороться с этим наваждением было тяжело. Селим сделал шаг навстречу Агате, и она тоже качнулась вперед. Так же, как в прошлый раз, он раздел ее и сам сдернул с себя одежду. Теперь ему не мешали никакие призраки бывших любовниц. И только в финале, когда оба извивались в экстазе, его как молнией ударила мысль, что завтра она уедет, и, возможно, навсегда.

Сгорбившись, как ворон, мужчина с совершенно белыми волосами стоит перед свежей могилой. Грудь раздирает от жара, в носу печет, и хорошо бы поплакать, повыть, выпустить наружу это пульсирующее горе, но красные воспаленные глаза сухи, как пустыня, потому что уже нет сил плакать.

Могила двойная. Слева – любимая дочь, надежда, будущая легенда, спортсменка, красавица и, вероятно, в скором будущем олимпийская чемпионка, которая по глупости загубила сама себя. А они недоглядели, хотя как можно было не увидеть, как дочь тает в воздухе, радуясь каждому потерянному килограмму. Только они сами поначалу радовались, мечтали, возлагали надежды. И где сейчас эти надежды? Под двумя метрами песчаной земли? Далось им это чемпионство. Жила бы как все, училась бы, потом вышла замуж, нарожала внучат, растолстела, работала бы в каком-нибудь приличном месте. Или пусть бы вообще не работала. И замуж пусть бы не выходила, просто жила на радость папке с мамкой. Никто б и слова не сказал, что она не оправдала надежд. И когда дочь угасала, он убегал на работу, на улицу, куда угодно, лишь бы не видеть ее обтянутого тонкой кожицей тельца. Каждое утро он просыпался и с минуту ждал, что вот сейчас дочь, как всегда проспав, бросится в ванную, там будет напевать под душем, обязательно уронит косметичку или же, если в доме снова не по графику отключат воду, будет визжать и просить, чтобы ей согрели чайник и принесли таз. И дочь больше не будет сердиться, что он во дворе рассказывает мужикам об ее успехах, потому что она понимает: он не хвастает, а гордится. На второй минуте приходит осознание: так больше не будет.