Книга Последний знак, страница 29 – Александра Райт

Энтони Гарднер не родился знаменитым. Когда-то давно он был любящим и любимым сыном, поздним и выстраданным одной парой из Квебека. Но таким он себя не помнил, Энтони просто знал, что когда-то это было.

Его детские воспоминания начинались с четырех лет, ровно с того дня, когда он оказался на пороге приюта для мальчиков при монастыре. Все, что осталось у Тони от родителей, – это рассказы монахинь.

Поначалу с ним вообще не говорили о родителях – женщины надеялись, что Тони еще слишком мал и в ближайшее время его усыновят, тогда воспоминания о маме и папе лишь помешали бы ему адаптироваться в новой семье.

Время шло, но мальчик оставался в монастыре. Он был слишком тихим, а потому казался вялым. Потенциальные усыновители старались избегать тихих детей, принимая их робость за недуг. Мало ли чем могут болеть приютские.

– А вдруг у него грипп или вообще задержка развития? – прошептала однажды на ухо своему мужу симпатичная блондинка.

Тони тогда сидел на скамейке в церкви, прижав колени к груди. На дворе стояла зима, и в здании было прохладно. А еще мальчик чувствовал себя неловко.

Усыновители делились на два типа: на тех, кто приходил и смотрел на них, как на животных в зоопарке, и всегда-всегда окидывал сочувствующими взглядами; и на тех, кто приходил к ним как в мебельный магазин. Они скользили взглядами по ребятам, стараясь найти того, кто лучше других впишется в интерьер их красивой жизни.

Выносить такие взгляды с каждым годом становилось все сложнее. Ведь каждый раз, когда его не забирали, это значило, что через полгода он снова окажется на этом блошином рынке брошенных и ненужных детей.

Впрочем, в такие дни Энтони хотя бы никто не задирал. Мальчишки старались понравиться усыновителям, поэтому тычки, пинки и плевки для Тони они берегли на вечер или на следующий день. Чаще на следующий день, потому что вечером все были еще слишком взволнованы от встреч и разговоров. Они рисовали себе картины счастливой жизни в семье, где не нужно было стоять в очереди в туалет или душ, где у тебя ничего не своруют и не отнимут силой, где спальню не нужно делить с десятью, а то и пятнадцатью мальчиками, где не было бы ужасной стряпни монахинь, от которой пучило целую неделю.

Когда унизительные смотрины закончились, София, одна из монахинь, подошла к Тони. Она ходила легко и бесшумно, а полы одежд развевались в воздухе так, что мальчику казалось, будто она парит над землей как ангел. Ее лицо было бледнее, чем у других, а взгляд печальнее, но это делало ее лишь еще больше похожей на святую.

Нежными пальцами монахиня коснулась макушки Энтони и легонько взъерошила его волосы.

– Ну что, пошли домой? – с ободряющей улыбкой предложила она.

«Домой!» Как бы Тони хотел, чтобы у него был дом – место, в котором он чувствовал бы себя в безопасности.

Монахини любили Энтони, он был очень красивым и кротким ребенком. Один только взгляд из-под бровей его темных, как черный жемчуг, глаз обезоруживал даже самых строгих настоятельниц. Его волнистые волосы до плеч так и манили ласково потрепать парнишку. Но то, что так сильно нравилось в нем монахиням, с такой же силой раздражало других ребят. Они ненавидели Тони за его мягкость и похожесть на девчонку, о чем постоянно напоминали ему, выдумывая все более и более оскорбительные прозвища. Они завидовали тому, с каким теплом к нему относились настоятельницы. И как бы ни старался Энтони понравиться и им тоже, получалось только хуже.