Книга Путь океана: зов глубин, страница 141 – Александра Райт

Близнецы недовольно замычали, но украдкой покосились на Витала.

Дафна протянула:

— А чо такого. Мне-то с придурками по-любому снова сраться за подработку на контрабанде подальше от мореходских харь, да? Ай!

Она так резко дала подзатыльник ущипнувшему её Лукасу, что у того громко стукнула челюсть. Тот только потирал переносицу и из-под руки поглядывал на капитана.

Таверна «Пыльное Весло» оказалась вдруг наполненной четырьмя почти полностью укомплектованными экипажами фрегатов второго и третьего ранга, которые потирали затылки, ковыряли под ногтями, изучали потолок, вздыхали, бормотали «а чо поделать-то», «посидели и будет», и являла собой заведение, до отказа набитое самой отъявленной шайкой самых возмутительных манипуляторов, коих в жизни Виталу встречать не доводилось.

И чьи наивные уловки он знал как свои пять пальцев.

Утерев локтем пивные усы, Джу только посмеивался в кулак.

К горлу Витала подступила знакомая горечь, и он скрестил руки на груди.

— Друзья, полагаю, вам известно, как называется то, что вы сейчас предлагаете, и что бывает за исполнение того, что вы сейчас предлагаете?

Мореходы загалдели «да!», «так точно, капитан!» и «да мы только для того и здесь капитан!».

— … и верно ли то, что выбора вы мне не оставили? — улыбнулся он.

— Никакого, капитан! Нет! Пожалуйста, капитан!

Не сдержавшись, Фаусто выкрикнул:

— Да я нам даже Кодекс написал!

— Ну не кретин ли? — Маркиз мученически закатил глаза.

Сердце Витала стучало, как бешеное. Он помолчал и, не сдержав многозначительную улыбку, пожал плечами и тихо сообщил:

— Значит нам нужен план.

До прибытия на Да-Гуа оставалось не более недели.

Список первейших дел консула Альянса Негоциантов вырос до дюжины страниц убористым почерком. На новом месте вникать придётся быстро и полагаться в этом на легкомысленного Антуана как консул она не могла.

Апатия и праздный образ мыслей в последнее время начинали тяготить Селин. Перестать плакать всё не удавалось. Оставаться наедине с размышлениями и увязать в переживаниях собственного одиночества становилось всё невыносимее.

Мысли о Витале не отпускали. Жгучие, мучительно-горькие, они рвали на части истерзанную душу. Не смея разворачивать их в воспоминания, она не имела возможности избавиться от них вовсе, и жестокий, скомканный, их рой всё жалил, жалил, и отдавался глухой неукротимой болью. Селин уже несколько раз ловила себя на унизительных попытках вернуться к поруганному счастью, когда украдкой вынимала из комода его рубаху, в спешке надетую в день их расставания. От запаха, что хранила прохладная ткань, становилось ещё хуже. Но к этой боли примешивалось и абсурдное удовольствие. Придя в себя, де Круа сминала рубаху, заталкивала обратно в бельё и всё тщилась найти разумные объяснения услышанному о Витале от Марсия.

Что она чувствовала? Что осталось на месте огромного солнца её любви? Вина. За надежду полюбить и стать любимой. За слабость и глупость добычи, бросившейся в лукавые руки охотника… За сомнения, выжигающие её душу… За хрупкость и агонию чувства, что выглядело бессмертным… Каждый день Селин завершался самообличением, и куда бы она ни силилась направить оглушённые болью размышления, новый день продолжался всё тем же безысходным страданием. Словно ритуал.