Книга Огненная душа куклы, страница 88 – Артур Гедеон

Им только это было и нужно. Когда он уехал, Лилит сказала своему гению:

– Нам надо срочно издать три тематических альбома. Первый мы назовем «Египетские ночи», второй – «Блудливый Коринф», третий – «Кровь Европы». Но будет и четвертый – я же не могла забыть о себе? Его ты назовешь очень просто: «Моя Афродита». Как ты догадываешься, вернисаж будет посвящен мне.

– Я заранее посвящаю тебе все будущие вернисажи, – честно сказал он. – Что бы я делал без тебя? – Владислав привлек ее к себе. – За что мне такой дар?

– Все очень просто: ты – моя судьба, я – твоя.

– Очень просто! Знаешь, какая ты?

– И какая же я?

– Ослепительная и могущественная. Моя богиня.

– И я сделаю все, мой милый, чтобы на этот раз победить.

…Много часов он простоял над этой могилой, его окликали друзья и коллеги, но он не слушал и не слышал их. Зато услышал другое: едва уловимый гул! Звук шел и шел к нему волнами. Это был голос, который еле доносился до его слуха, с великим трудом продираясь через пространства. Но он слышал его, внимал ему, ловил эти звуки! И чем сильнее прислушивался, тем сильнее становился этот голос, все яснее и настойчивее повторял одни и те же слова.

И вот Апраксин стал различать их: «Освободи меня, разверни покрывала, и ты увидишь, как я молода и прекрасна! Ты полюбишь меня и станешь мужем моим, а я стану женой твоей и пробуду с тобой, пока ты жив. Я исполню твои желания, я выведу тебя на дорогу удачи, с которой ты уже никогда не свернешь! Выпусти меня, и я подарю тебе такое счастье, о каком ты не мечтал никогда!..»

Еще были заветные слова, которые он должен был повторить. Его умоляли и заклинали произнести их во спасение!

И Лев Апраксин, тридцатилетний археолог из Ленинграда, произнес:

– Волей Господа прощающего отпускаю тебя на волю! Ты свободна!

И вдруг мумия ожила. Она задвигалась в тесных кожах, на которых были начертаны едва различимые слова из Писания, обрекающие несчастного на вечные муки. Что-то живое оказалось в этом проклятом коконе, и он услышал стоны – женские. Апраксин понял: не разрежь он эту проклятую оболочку, тот, кто в ней, просто-напросто задохнется. Он поспешно достал из кармана перочинный нож, открыл его и стал торопливо разрезать одну кожу за другой, сдирать их, как листы с кочана капусты. Скоро движения спрятанного человека стали куда интенсивнее, быстрее, уже можно было прочесть под кожами очертания рук и ног, бьющихся в тесной клетке. Апраксин не думал о том, что в эти минуты, может быть, он совершает святотатство, не задумывался, что такого просто быть не может в реальном мире, в котором он прожил всю свою жизнь, что он перешагнул в мир запредельный – и теперь на свой страх и риск действует там. В темной чаще, среди беспокойных теней, как несчастный Орфей, шедший выручать свою любовь в страну мертвых. Нет, ничего его не беспокоило! Хотелось только одного – освободить ее. Он уже знал, что в кожах замурована женщина и она изменит всю его жизнь. И когда он разодрал последние кожи, развалившиеся в его руках, то увидел то, что уже никогда не ушло из памяти. Еще секунды назад изломавшая себя в тесной оболочке, помогавшая ему, своему спасителю, что есть силы, с одной лишь целью – вырваться, освободиться, она лежала перед ним обнаженная, с тяжело вздымавшейся грудью и смотрела, как слепец, вдруг с ударом грома и блеском молнии получивший дар видеть. От ее молодого обнаженного тела, по которому пробегали перламутровые отблески, шел удивительный аромат – нездешний, волшебный, райский…