Книга Обещание, страница 42 – Даниэла Стил

Иными словами, женщина, в которую постепенно превращалась Нэнси, очень нравилась ей самой.

— Знаешь, Питер, я хочу сменить имя, — призналась она, поднося к губам бокал с вином. Почему-то обсуждать это с ним ей было гораздо труднее, чем с Фэй. Она уже почти жалела, что заговорила об этом, но ответ Питера сразу же успокоил ее.

— Это меня не удивляет, — серьезно ответил он. — Ты теперь новый человек, Нэнси, так почему бы тебе не назваться другим именем? А каким? Ты уже думала об этом?

Он с нежностью посмотрел на нее и, прищурившись, стал прикуривать от серебряной зажигалки длинную тонкую сигару. Это был «Дон Диего» — его любимый сорт, и Нэнси с удовольствием принюхалась. Она уже полюбила тонкий аромат этих сигар. Особенно приятным он казался ей после еды. Питер предпочитал все самое лучшее, и с его помощью Нэнси тоже коротко познакомилась с дорогими французскими винами, изысканными блюдами, душистым ароматом хорошего табака.

И дело было не в цене и не в престиже — просто во всех этих вещах действительно было что-то особенное, изысканно-тонкое, почти неуловимое, и это тоже объединяло их с Питером.

— Итак, — спросил он, — как зовут мою новую подружку?

— Я пока не знаю, — ответила Нэнси. — Я перебрала много имен, но больше других мне нравится Мари. Мари Адамсон. А ты что скажешь?

Питер немного подумал, потом кивнул:

— Неплохо, неплохо… Да нет, мне действительно нравится! Откуда ты взяла это имя?

— Адамсон была девичья фамилия моей матери, а Мария — так звали мою любимую сестру в приюте.

— Ах да, ты говорила. Сестра Эгнесс-Мария!.. — Питер хлопнул себя по лбу. — Знаешь, в этом имени что-то есть. Мисс Мари Адамсон… Звучит весьма необычно.

Они дружно рассмеялись, и Нэнси откинулась на спинку стула. Новое имя очень ей нравилось, и она уже много раз мысленно примеряла его к себе.

— А когда ты собираешься оформить это официально? — спросил Питер и выпустил изо рта тонкое колечко синеватого дыма.

— Не знаю. — Нэнси пожала плечами. — Я ведь еще не решила окончательно.

— Может быть, попробуем начать им пользоваться? Ты как бы примеришь его к себе, и это поможет тебе принять окончательное решение. Кроме того, ты уже можешь подписывать этим именем свои работы — многие знаменитые фотографы пользуются псевдонимами.

Эта идея, похоже, действительно была ему по душе. Впрочем, Питер никогда не скрывал своего энтузиазма, когда речь заходила о его или о ее работе. И Нэнси очень льстило, что он не делал разницы между своим сложнейшим трудом пластического хирурга и ее любительским, как она считала, увлечением фотографией. Когда Питер говорил с ней об этом, его восторженность невольно передавалась Нэнси, и тогда у нее появлялось ощущение, что она действительно занимается чем-то нужным и важным.

А между тем Питер всерьез преклонялся перед ее талантом, хотя Нэнси, впрочем, не без кокетства, утверждала, что никакого особенного таланта у нее нет.

— Нет, серьезно, Нэнси, почему бы нет?

— Что? Подписывать именем Мари Адамсон снимки, которые я дарю тебе?

Нэнси улыбнулась. Ей было очень приятно, что он так серьезно воспринимает ее работы. Увы, кроме него и Фэй, ее снимков никто больше не видел.

— Ну, если тебя смущает только это, — отозвался Питер, — то это как раз не проблема. Я давно считаю, что тебе пора, так сказать, выйти со своими работами в широкий мир.

Он уж не в первый раз заговаривал с ней об этом, поэтому ничего нового в его предложении не было. В ответ Нэнси только улыбнулась и решительно покачала головой.

— Нет, Питер, и не начинай… Все равно я скажу «нет». Ты же знаешь, я…

— Я знаю, что ты чертовски талантлива, — горячась, возразил Питер. — И буду снова и снова заговаривать об этом до тех пор, пока ты не образумишься. Нельзя зарывать свой талант в землю, Нэнси, ведь он несет людям свет. Ты остаешься художником независимо от того, работаешь ли ты с красками и кистями или с пленкой и фотоаппаратом. И прятать свои работы от всех, как поступаешь ты, попросту… преступно. Да, Нэнси, преступно! Ты обязательно должна устроить выставку своих работ.

— Нет, — твердо сказала Нэнси и, отпив еще глоток вина, стала смотреть на зеленые холмы, над которыми дрожал лиловатый, нагретый солнцем воздух. — Я не хочу больше никаких выставок. С этим покончено.

— Великолепно! — едко возразил Питер. — Я сделал из тебя писаную красавицу, чтобы ты до конца жизни пряталась от всех по темным углам. Неужели ты действительно хочешь, чтобы никто, кроме меня, так и не увидел твоих фотографий?

— А что, разве это плохо?

— Для меня — нет. — Он взял ее за руку и дружески улыбнулся. — А вот для тебя — да. Природа так щедро одарила тебя способностями… Неужели тебе жаль поделиться ими с другими? Не прячь свой дар, хотя бы ради себя самой. И потом, я не понимаю — почему бы Мари Адамсон не выставить свои работы? Попытка, как говорится, не пытка. Если по какой-то причине выставка кончится неудачей, ты всегда можешь снова стать Нэнси Макаллистер и продолжать делать фотографии для меня. Но попытаться ты обязана — даже Грета Гарбо пользовалась успехом, прежде чем стать затворницей. Дай себе шанс, Нэнси…

На этот раз ему, кажется, удалось добиться своего. Слова Питера невольно тронули ее. Кроме того, в его предложении провести выставку под псевдонимом действительно был смысл. Выставляясь под чужим именем, Нэнси действительно ничем не рисковала. И все же ей продолжало казаться, что даже пытаться не стоит. При мысли о том, чтобы снова стать профессиональной художницей… или фотохудожницей, у нее в душе все замирало. Она сразу чувствовала себя более беззащитной и ранимой и невольно начинала думать о Майкле.

— Хорошо, я подумаю, — сказала она неуверенно, но Питер был весьма доволен и этим — прежде Нэнси наотрез отказывалась даже обсуждать возможность того, чтобы выставить свои работы на всеобщее обозрение.

— Обязательно подумай… Мари. — Он глянул на нее с широкой улыбкой, и Нэнси, не сдержавшись, хихикнула.

— Как странно слышать, как тебя называют другим именем, и знать, что это — ты.

— Новая ты, — поправил Питер. — В конце концов, у тебя теперь новое лицо, другой голос, другая походка. Разве это тоже странно?

— Да нет… Я уже привыкла. Правда, вы с Фэй мне очень помогли… — Тут она подумала, что за такое лицо, как у нее, многие женщины без колебаний отдали бы правую руку.

— Ну что, может быть, мне уже можно называть тебя Мари? Тебе пора привыкать, — пошутил Питер, но сразу же стал серьезным, заметив, как изменились ее глаза. Если раньше в них искрилось только озорное веселье, то сейчас они вдруг осветились удивительным, живым огнем. Это была заря надежды и новой жизни. — Что скажешь, дорогая?