Книга Расследования в отпуске, страница 79 – Елена Бриолле, Янина Корбут, Анна и Сергей Литвиновы, и др.

– Поеду-ка я с Леркой, – решилась Пална. – Узнаю, что смогу, пока она будет у Коржикова.

Отправив их в город, я накормила Валерьяна, включила ему телевизор и отправилась разбирать бумаги.

В комнате, которую мы определили как кабинет, стоял затхлый запах. Сюда мы практически не заглядывали, избегая подниматься на второй этаж. Во-первых, было не до того, во-вторых, тут следовало убраться, чтобы не носить пыль на первый, уже убранный, этаж.

Я распахнула ставни и оставила окно открытым, чтобы впустить побольше воздуха. Напротив окна стоял старинный письменный стол, обтянутый зеленой тканью. Возле него – стул с мягкой сидушкой. На столе возвышался аскетичный письменный набор на подставке с перекидным календарем, лежала записная книжка. Пролистав ее, я не нашла ничего примечательного. Фамилии, адреса и номера телефонов. Среди них нашелся номер пасынка, Миши, записанный крепким мужским почерком. Из чего я сделала вывод, что записная книжка принадлежала мужу хозяйки.

У стены стоял стеллаж с книгами, но меня больше интересовали ящики стола. Прасковья могла оставить какое-то прощальное письмо или наставление наследнику в своих бумагах. Первый же выдвинутый ящик удивил своей пустотой. Складывалось впечатление, что его просто вытряхнули.

Пришлось заняться вторым, в нем хотя бы что-то было. Я методично перекладывала счета, квитанции, потом добралась до альбомов. Впрочем, немногочисленных. Но даже беглый осмотр показал, что у Прасковьи была дочь, Зина. Явно любимая, раз ее фотографий имелось в избытке. На последней она была уже студенткой первого курса, о чем свидетельствовала подпись на обратной стороне.

Училась Зина во Владимире, вероятно, что и Прасковья раньше жила где-то в тех краях. Ведь сюда она приехала уже пенсионеркой. Странно, что больше никаких упоминаний о дочери я не нашла. Раз наследников у Прасковьи не было, значит, Зины нет в живых. Или же мать сознательно лишила ее наследства, по какой-то причине вычеркнув из списка родных. Решив уточнить эту информацию позже по своим каналам, я продолжила осмотр.

В нижнем ящике, по всей видимости, раньше хранились бумаги Петра. Но альбомов с фотографиями больше не нашлось. Наверное, Петр отдал их сыну. Я потрясла единственную найденную тетрадь и блокнот, на стол выпало только несколько совместных снимков Петра и Прасковьи. И еще один – Петра с серьезным молодым человеком и девушкой за праздничным столом где-то в кафе или ресторане. Наверное, это и был его сын Миша. Учитывая, что фотографии было уже лет пятнадцать, сыну теперь перевалило за сорок. На обратной стороне обнаружилась подпись «С Мишей и Аленой на юбилее Сырцова».

Лицо Миши показалось мне смутно знакомым, но так как никаких связей в здешних краях у меня не было, я отринула эту мысль. Просто работа в архиве предполагала частое просматривание различных фотографий, вот и наступила профдеформация. Все лица теперь казались типическими и напоминали одно другое. Фотографии я отложила в сторону, зато нашла свидетельство о браке Лузько Петра Никифоровича и Прасковьи, а также некоторые документы на дом. Сверив даты, я пришла к интересному выводу: дом был куплен еще до брака и записан на Прасковью.

Остальное время я провела за уборкой кабинета. Подружки вернулись ближе к ужину, я как раз жарила картошку, поглядывая в окно. Валерьян дремал на диванчике под монотонное жужжание телевизора. Лерка в возбуждении плюхнулась на стул и принялась вещать: