Онлайн книга «Мю Цефея. Шторм и штиль»
|
Понял Эйдар, что ничего у хельды не выторгует. А если она правду говорит, тогда и вовсе пытаться не стоит. Не беда, все равно не за тем приходил. — Тогда вот тебе моя просьба: помоги добраться до Великой волчицы, подскажи, как ее одолеть. — А заплатить готов? — ехидно спросила хельда, и он кивнул. — Ничего-то ты охотник, не понял. Ну, что ж, слушай: в чреве твоей Марны растет восемь мальчиков. Я заберу одного в уплату. — Восемь? Ты в своем ли уме?! — Эйдар не знал, что его разгневало сильней: названная цена или вранье хельды, возжелавшей заполучить его первенца. — Не серди меня, охотник. Я тебя сюда не звала, не тащила. Если ты чего не видел и не слышал, это не значит, что такого нет. Редко, так редко, что почти никогда, но бывает. Заплатишь? Или уходи. Ему по-прежнему хотелось схватить пророчицу за ворот зеленого, многажды перештопанного платья, встряхнуть так, чтоб разум на место встал, но он сдержался. Права хельда, сам пришел. Мысль липкая, мерзкая: если восемь, то что стоит один против жизни братьев и Марны? Не по-людски, но иначе ведь все помрут, Эйдар знал, что без жены восьмерых не выдюжит. Спросил, не подняв глаз: — Что ты с ним сделаешь? Убьешь? — Я буду его любить. И Эйдар согласился. Странно было ему — охотнику — принять облик одного из тех, кого убивал без сожалений. Но такова была помощь хельды. Она вытребовала у Эйдара медвежий клык из трофейных бус, зачерпнула пригоршню снега — и бросила в огонь вместе с прядью его волос. Теперь он бежал по сугробам, и лютый убийственный мороз не вгрызался в его слепяще-белый густой мех. Будто считал медведя в снежной шкуре своим. Эйдар слышал, как потрескивает воздух, будто в нем развешана тончайшая ледяная паутина, но ощущал лишь огненный жар внутри. До логова Илвы осталось совсем ничего. Первыми Эйдар увидел волчат. Еще слепые, они возились в снегу возле норы, и охотник, задавив в себе жалость, бросился на них. Хватило одного удара широкой лапы. Откуда-то сверху завыло болью и яростью. Сам ветер — мощный, острозубый — ударил в медвежий бок. Великая волчица упала на Эйдара. Свалила его в снег. Лапами, зубами она стремилась рвать, грызть. Убить. Всей великой силой сломленной горем матери. Но и Эйдер бился за своих детей. Он уворачивался и налетал в ответ. Лед ударялся о лед. Они катались, рычали, скреблись когтями по жестким шкурам. Эйдару досталось могучее тело, но он не рожден медведем. А Илва всегда была волчицей, и сейчас ей владела ярость. Она вывернулась из-под его лапы, рванулась вперед и, метя в горло, вгрызлась зубами. Промахнулась лишь чуть. Ей ничего бы не стоило дожать, разорвать артерию, но из-под медвежьей шкуры плеснула красным не кровь — огонь. Ошпарил пасть Великой волчицы, морду. Она отпрянула, скуля; Эйдар — надвинулся. Он повалил Илву, и пламенные соки его жил изливались на серебряную шкуру. Великая волчица умирала. Эйдар ощутил, как колкий мороз вокруг сменился сырой стылью ранней весны. Марна будет жить! Вдруг тело под ним дернулось, и глаза Илвы глянули прямо в его глаза. Так остро, так пристально, будто видели истинную душу под медвежьей мордой. А потом она заговорила… — За детей моих не прощу. За них ответят твои. Так сказала Великая волчица и умерла. Эйдар спешил домой. Под ясным небом, по талому снегу. Только бы Марна не родила — не умерла — раньше срока. Он успел. |