Онлайн книга «Мю Цефея. Шторм и штиль»
|
Они успели пройти пару, а то и тройку километров — ноги уже начинали гудеть, — когда Нигдеев понял, что что-то идет не так. Как ни обтирал он линзы — стекла оставались мутными. Умаявшись, Нигдеев опустил бинокль и наконец — впервые за последний час, а то и полтора очнувшись от горячки выслеживания — просто огляделся по сторонам. — Ну вот, приплыли, — сказал Юрка со странным, почти ликующим облегчением. Нигдеев мрачно сплюнул. Плато на глазах затягивало туманом. Серые клочья неслись, задевая кустарник, а впереди за влажной вуалью перло уже серьезное — из-за края плато лезли плотные клубы цвета синяка с ослепительно-белой кромкой поверху. — Может, растащит еще, — упрямо сказал Нигдеев, сам себе не веря. Юрка даже не стал отвечать. Совершенно очевидно было, что не растащит; ветер будет подгонять с моря клочья тумана и мелкую морось весь день. Даже если туман слегка разойдется — весь день будет серо, размыто, смурно. Весь день — ни единого шанса увидеть медведя до того, как тот учует людей и уйдет, так и не замеченный. А туман и не думал расходиться. Туман светлел, отливая перламутром, и уже не видно было не то что края плато — кривой лиственнички, которую Нигдеев обогнул как раз перед тем, как в очередной раз оглядеть болото в бинокль. Туман густел и распухал, как яичные белки под венчиком. Туман на глазах поедал пространство, оставляя лишь мертвенную белизну. — Давай-ка спускаться, — напряженно сказал Юрка, и Нигдеев медленно кивнул, глядя в подступающую молочную пустоту: — Ладно, пойдем… Он помедлил, закуривая — теперь незачем было заботиться о том, что дым спугнет зверя. Юрка с готовностью сделал пару шагов и смущенно замер. — А куда идти-то? Что-то я направление потерял, — неохотно признался он. Нигдеев ухмыльнулся, но стоило ему оглядеться — и насмешливая улыбка сползла с лица. Привычным движением он вытащил из кармана компас, бросил на него короткий взгляд и тут же убрал с коротким нервным смешком. — Придется подождать, пока растащит, — сказал он. — Чем… растащит? — тихо спросил Юрка, и Нигдеев замер. Ветра не было. Ветра вообще, совсем не было; полный штиль; абсолютная неподвижность. Нигдеев вдруг осознал, что впервые за годы, прожитые в этом городе, он не слышит свиста ветра в ушах. Этого не могло быть. Это было неправильно. Ветер никогда не прекращался. Он то посвистывал, то завывал, то ревел, когда на побережье обрушивались отголоски тайфунов; он сносил крыши и игриво швырялся песком в глаза, выдувал остатки тепла из-под куртки, горячо и щекотно путался в бороде, отталкивал, заманивал, сводил с ума. Ветер был всегда; и вот он стих — и время остановилось. Нигдеев оказался в незнакомом, пустом, мертвом мире. Он потянул ноздрями безжизненный воздух — и не почуял ничего, кроме ужасающе невыразительного запаха воды. Юрка тревожно посмотрел на часы. Удивленно сморщил лоб: — Вот черт, встали… — Мои тоже, — ответил Нигдеев, проверив. — Магнитка… Не надо было вообще брать, теперь только выкинуть. — Как ты думаешь, это надолго? — почему-то шепотом спросил Юрка. Нигдеев пожал плечами. Подумал почему-то о Юркиной жене — как она ждет неведомо чего, всегда одна, с орущим ребенком на руках, в чужом, пасмурном, насквозь продутом городе, и ветер бьется в окна, ломится в голову, выстуживает душу; ветер ноет, кричит, рыдает, изо дня в день, из года в год, — а потом вдруг затихает, и наступает мертвый штиль. Нигдеев потряс головой, отгоняя образ серой от тоски женщины, глядящей широко раскрытыми глазами в пустоту за окном. |