Книга Мю Цефея. Только для взрослых, страница 48 – Александра Давыдова, Ринат Газизов, Яков Будницкий, и др.

Ответ на этот вопрос она знала давно — с того самого дня, когда приложенный к ее груди в родовом зале ребенок брезгливо выплюнул сосок и жадно зашарил крошечными губами по плоти, чувствуя под кожей биение чужого сердца и ток крови по жилам, и неважно было ему, чья это кровь, материнская ли или чья-то еще. Но зубок неймал упругую теплую плоть — не было еще ни одного зуба во рту новорожденного, и не достать, не дотянуться до живительной влаги, запрятанной под кожей, — и оттого плакал, куксился малыш, морща в недовольстве и младенческой злости свое крохотное, красное и некрасивое лицо карлика-цверга из страшной средневековой сказки.

Она так и не смогла придумать ему имя.

Когда с наступлением лета Лерочка наконец рискнула выйти на прогулку с ребенком, выяснилось, что он до истошного визга боится яркого света, и прогулки прекратились, не успев начаться. В подслеповатом свечении сороковаттной лампочки в детской малыш тут же успокоился и затих, словно оказавшись там, где чувствовал себя как дома. Впрочем, почему — как? — одернула себя Лерочка, однако в глубине души поняла уже, что это вполне резонный вопрос.

План действий сам собой появился в ее голове несколько ночей спустя. Она начала привыкать к этому — так же, как привыкла к тому, что ночью, проснувшись, каждый раз чувствовала кожей пристальный взгляд своего никогда не спящего сына.

***

Адрес донора, разумеется, отыскался в его деле. Дело хранилось в головном офисе и выдавалось на терминал только по запросу службы безопасности — фирма блюла тайну личности своих племенных жеребцов, но Лерочка знала, как эти препоны обойти.

В очередную свою ночную смену по полутемным стеклянистым кишкам переходов, похожих изнутри на таинственно мерцающие внутренности огромных червей, она прошла без малого полкилометра до главного корпуса, где за стойкой ресепшена дремал в ожидании возможного визита бесплодных — а оттого безутешных — клиентов ночной портье.

При виде Лерочки, словно выпорхнувшей посреди ночи из его самого сокровенного влажного сна, регистратор молниеносно проснулся, а когда она, оказавшись совсем рядом, оперлась грудью на высокую стойку (верхние пуговицы халата отнюдь не целомудренно расстегнуты, кружево лифа притягивает глаз, оттеняя зазывно белеющую упругую плоть, — все давно продумано, невозможно устоять), тот совершенно потерял голову, распетушил хвост и всего минуту спустя уже готов был выполнить любое ее, Лерочки, желание.

Она не стала тянуть время, понимая, что у нее не так уж много козырей, кроющих букву и дух должностной инструкции, и озвучила просьбу.

— А что мне за это будет? — с намеком, многозначительно заломив бровь, спросил регистратор. Сучонок грязный, подумала Лерочка.

Лерочка сказала что.

Расплатилась тут же, авансом, на месте, благо смена была ночная и никто, кроме самого ночного админа, не бдил в холле перед телевизором, мучимый бессонницей, а камеры админ, пытаясь мыслить остатком тонущего в страсти рассудка, все-таки отключил, залуповав запись (Лерочка потом проверила лично и кое-что доподстерла, ожидаемо не доверяя хитрой админской роже).

Пополоскала рот в фонтанчике, смывая вяжущую чужую терпкость, получила доступ к нужной информации, выкатила ее из базы данных клиники на принтер, распечатала, тщательно затерла историю и кэш и ушла, шелестя листами и оставив очкарика в глубочайшем душевном потрясении приводить в порядок одежду и замывать следы преступной, внутренней инструкцией категорически запрещенной близости с форменных бумазейных брючек.