Онлайн книга «Мю Цефея. Делу время / Потехе час»
|
Они спустились с монорельса. Серебряная гильза поезда неслышно тронулась и заскользила в депо, поблескивая плавными обводами. — Насосы готовы, закроем последний пролет, и можно врубать, — сказал Куров перед тем, как распустить студентов на заселение. Знали это все, от зубов теория отскакивала, но слушали, будто в первый раз, вглядываясь в туманные дали, туда, где терялась из виду на американской стороне другая оконечность Плотины. Широкая, с жилыми корпусами и местами под парки и сады, с монорельсом и шоссе, Плотина доминировала среди безрадостных серых пейзажей. — А лет через двадцать яблони будут цвести, — сказал Егор. Его услышал Куров и, задымив сигаретой, подмигнул ему и показал большой палец. *** Летели снежинки, но весна чувствовалась во всем. Солнце не опускалось по двадцать часов в сутки, надраивая светом полярный день. — Получилось, — сказал Куров. Сказал просто, будто поздоровался. Внешне Плотина за год почти не изменилась. Но заткнули финальную брешь, запустили атомные насосы. Врубали скромно и буднично. Егор стоял рядом. Юношеская мечтательность из его глаз улетучилась еще зимой, когда руки примерзали к арматуре и через брезентовые варежки, а энергии тепловой станции хватало только на стройку, в общежитии приткнули буржуйки и топили их плавником. Ушла мечтательность, но никуда не делась мечта. Ветер бился в Егорову крепкую спину, но он погодных трепыханий не замечал. Стоял прочно, заматеревший, с щетиной и прокопченным лицом, с навсегда появившейся складкой между бровями. Насосы перекачивали холодные ледниковые воды в бассейн Тихого. Мировой климат-контроль был запущен. *** В этот день Влад любил перебирать свой ящик. Он называл этот сундучок «дедовским». За окном палило солнце, слепил свежий снег, а Влад, задернув плотные шторы, сидел в полутьме тесной комнатушки с кружкой кофе — на гору он сегодня и не собирался. Но не отпил он еще и половины, как запищала сигналка — вызывала дирекция. — Чтоб вам, — буркнул Влад. Потянулся, нажал кнопку. На экране высветился чернявый и горбоносый Вахтанг Чхеидзе. Смущенно улыбаясь, он сказал: — С днем рождения, Владислав Игоревич! — Угу, — кивнул Влад и отпил кофе, — спасибо. И? Сдается, мне это не все. Вахтанг зарыскал глазами, коричневое его лицо со светлым следом от горнолыжной маски потемнело еще больше. — Тут Синицыны приехали… Влад поднял лицо к потолку. — Охохонюшки… А чего? Не зима ж вроде. — Ну да, они на море приехали вроде, а тут… — бормотал Ваха. — Понятно. — Я им сказал, что у вас выходной, что день рождения… Но вы же знаете, там Анатолий этот… Вот я и к вам… — Да ладно, Ваха, чего там, — прервал его Влад. — Скажи, скоро буду. — Спасибо, Владислав Игоревич! Спасибо! — обрадовался Ваха и отключился. — И нет нам покоя… — начал напевать Влад, натягивая горнолыжный комбез. *** — Как водичка? — спросил Ваха. Синицыных на курорте знала каждая собака. Анатолий с Лидией Петровной приезжали в Гагру два раза в год, а то и три. К своим тридцати пяти (учились вместе, поженились еще студентами) они защитили каждый по кандидатской, а Анатолий даже докторскую; имели репутацию и «приход» в виде верных студентов, аспирантов и слушателей. Современная наука «Философия свободной души» набирала популярность, и Синицыны оказались в струе. |