Книга Сводные. Дерзкие игры, страница 75 – Ая Сашина

— Мы доверяли тебе!

Пытаюсь сложить два плюс два. Ни хрена не получается.

— Спасибо! И что не так?

— Всё не так! Да как ты посмел дотронуться до Юли?.. — рычит он.

А вот теперь всё резко становится на свои места. И прежде, чем я пытаюсь вставить хоть одно слово, в мой адрес выливается столько дерьма, что в итоге просто не вижу смысла говорить что-то о своих искренних чувствах. Никому не интересно, что творится у меня внутри. Все уже вынесли вердикт. Без суда и следствия.

Борзов — говно… Вот, что думают теперь почти все мои близкие.

— Я понял, — говорю, когда отец заканчивает свою тираду, и завершаю вызов.

Разрывает от беспомощности. Сжимаю до боли челюсти, чтобы не заорать на всю улицу благим матом.

— Серега… — звоню своему самому близкому товарищу. — Слушай, если не занят… Давай нажремся в хлам, а? Прямо сейчас.

Это откровенная слабость. Но не могу сейчас иначе… Если не сотру хоть ненадолго память, то точно съеду с катушек.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 43.

Алкоголь не помогает. Усугубляет лишь. Когда язык уже откровенно заплетается, не выдерживаю и звоню той, по которой сохнет душа.

— Зачем ты рассказала родителям о нас? — спрашиваю, даже не здороваясь. Не до вежливости. Слова отца до сих пор стоят в голове. И, кажется, впервые в жизни так обидно.

— Я не рассказывала, — отвечает возмущенно в тон мне. — Это…

— Птичка на хвостике принесла? — перебиваю насмешливо.

— Мама сама обо всем догадалась, — Юля уже откровенно кричит в трубку. — Я бы сама в жизни не стала об этом рассказывать. И, если бы ты сейчас был трезвый, то, наверняка, понял это.

— Не твое дело: трезвый я или пьяный.

— Конечно, не мое. Это пусть уже твоя Ника за тебя переживает. Или от счастья напился?

— От счастья, конечно!

— Рада за вас! И как всё быстро, главное… А то люблю, люблю… Теперь вот зато всё встало на свои места.

— Встало… — повторяю, чувствуя, что запал проходит и остается лишь глухая тоска по Юльке.

К черту всё… Прижать бы её к себе сейчас, зарыться носом в её волосы, вдохнуть так глубоко, чтобы вновь захотелось жить.

— Что тебе сказал отец?

— Неважно.

— А всё же? Со мной он не разговаривал. Я даже понадеялась, что мама пока не рассказала ему ничего.

— А что с тобой разговаривать?.. Ты же маленькая хорошая девочка, которая еще так наивно смотрит на весь этот гребаный мир. Это я урод без морали и принципов, которому доверили тебя… Соблазнил, думая не головой, а членом.

Юля молчит. Начинаю заводиться из-за этого. Меня бросает из крайности в крайность.

— Ничего не скажешь? Согласна с подобной интерпретацией? — смеюсь, хотя совсем несмешно.

— А когда ты меня соблазнял, ты разве думал головой? — осторожно задает вопрос.

— А когда ты писала свой дневник, маленькая хорошая девочка, ты разве вообще думала? Если только одним местом, как и сказал мне отец.

— Дневник я писала для себя. И смею напомнить, я же не бегала за тобой! Не преследовала тебя! Не домогалась.

— То есть, получается, инициатор нашей связи лишь я? — злость мириадами искр рассыпается перед глазами. — А ты вся белая и пушистая? Пострадавшая? Может, еще скажешь, что я силой тебя взял?

— Не звони мне больше, Борзов! Никогда! — Юля обрывает звонок.

Мой мобильный летит в стену бара, где мы с другом заседаем с самого полудня. Серега именно в этот момент выходит из здания и смотрит на меня, как на идиота.