Книга Внутри, страница 120 – Катрин Корр

О чем это он говорит?

Внезапно мама оборачивается и обменивается тревожными взглядами с супругой мэра.

«Это всё из-за Богдана. Это из-за него я слышу это… Эти звуки, голос… Я не хочу ничего знать о себе! Не хочу, не хочу!» — говорит Адель в моей голове.

Снова смотрю на маму: поцеловав отца, она снова садится на диван, держа за руки Виталину Юр и маму Архипа.

«В детстве Адель часто погружалась в тревожные состояния».

«Адель с детства считает себя лишней. Не хочу углубляться в эту достаточно неприятную тему».

Отец говорит, что останется здесь до утра, а нас просит вернуться домой и подготовить комнату для Адель на первом этаже. Он дает заплаканным Зое и Вадиму указания, что и как сделать: вынести из комнаты лишнюю мебель, включить увлажнитель и нагнать кондиционером необходимую температуру воздуха.

— Сколько она может находиться в таком состоянии? — спрашиваю отца.

— От одного дня до нескольких лет. Всё индивидуально, сынок. Но мы привезем Адель домой и будем стараться помочь ей вернуться к нам.

Немного помолчав, спрашиваю:

— Что для нее лучше и безопаснее: находиться там, где хорошо и спокойно, или там, где ещё ужаснее и страшнее, чем здесь?

Отец громко сглатывает и опускает голову.

— Ни то, ни другое. В первом случае ей там может понравиться. Настолько, что она захочет там остаться.

— А во втором? — спрашиваю, глянув на маму.

— Она испугается настолько, что не сможет оттуда выбраться. Но мы этого не допустим. Твоя сестра обязательно очнется, и всё будет хорошо.

«Милый, не задавай ей вопросы о детстве. До нас, я имею в виду. Она, конечно, всё равно ничего и не скажет, но не стоит ворошить прошлое».

Кажется, сейчас для этого самое время, мама.

— Перестань! — смеясь, закрываю лицо рукой. — Аверьян, хватит! Я выгляжу отвратительно!

— Ты выглядишь замечательно, — говорит он мне и снова жмет на спусковую кнопку. Фотоаппарат в его руках издает щелчок за щелчком. — Лучше, чем когда-либо.

— Лохматая, помятая и в одной футболке?

— Именно. Естественность зашкаливает! О, детка, это мои лучшие работы!

Его слова смущают меня. Отворачиваюсь, продолжая выпекать блинчики к завтраку. Вообще-то они всегда получаются идеально, но сейчас я отправляю очередной блин в мусорное ведро.

— Не понимаю, в чем дело? — разглядываю плоскую сковороду. — Почему всё пригорает? Знаешь, — бросаю взгляд через плечо, а Аверьян уже обнимает меня сзади, — это всё ты виноват.

— Я?

— Да! Ты меня отвлекаешь. Я не могу сосредоточиться на готовке. Если и следующий не получится, ты останешься без завтрака, потому что мое терпение не вечно.

Сдвинув в сторону край круглого воротника, Аверьян оставляет нежный поцелуй на моем плече и шепотом произносит:

— Говорят, у меня неповторимый голос. Даже сам Брэд Арнольд^[2]позавидует.

— О чем это ты? — улыбаюсь, любуясь красотой ночи в его глазах.

— Очнись, Адель. Прошу тебя.

Не понимаю, о чем он, но мне делается смешно. Целую его в колючее лицо, а потом снова принимаюсь выпекать блинчики, вот только сковорода в моей руке уже другая: тяжелая, старая, с налипшими и горелыми кусками бог знает чего. Перед лицом болтается липкая лента с сотней налипших мух.

— Аверьян, что это? — спрашиваю, обернувшись.

Куда он подевался?

Где я?

— Да какая ты хорошенькая! — наклоняется ко мне рыжеволосая девушка в ярком летнем халате с белыми цветами. — Такая миниатюрная! Любишь конфеты?