Книга Белый плен. Двое во вселенной, страница 107 – Катрин Корр

Бессмысленные воспоминания.

«Я рад, что в твоей голове прояснилось. А теперь запомни одну очень важную вещь: я переломаю кости любому, кто впредь посмеет прикоснуться к девушке, которая носит под сердцем моего ребенка».

Взгляд невольно устремился к ней и тотчас поддался силе чарующего притяжения. Большие серьги с синими сапфирами подчеркивали глубину её страсти, что пряталась в ярких глазах. Вежливая улыбка, касание сверкающего хрусталя к манящим губам, легкое движение тонких пальцев по вьющейся пряди волос – каждое последующее действие разило нечаянной сексуальностью и отдавалось в его груди гулкими ударами сердца. Слабость перед её красотой и невозможностью к ней прикоснуться, вынуждала страдать каждую клеточку его тела и только сознание, ещё сохраняющее себя более-менее трезвым, как разочарованное дитя, плескалось в луже обиды за пережитое предательство.

Да, Кристина предала его. Украла такое важное и необходимое для него время, которое теперь, как ни старайся, всё равно не восполнить. И, казалось, бесчеловечному поступку не было ни объяснения, ни прощения! Ничего этого Кристина не заслуживала, но… Он не просто смотрел на нее, а любовался! Бесился от ревности, выл в небо, точно вожак, потерявший уважение своей стаи.

Обманула, потому что испугалась.

Сделала больно, ведь иначе бы он не отпустил.

«Пока ты не родишь ребенка, пока ему не исполнится три года, никто, слышишь, НИКТО не смеет прикоснуться к тебе! Ты – моя и об этом должно стать известно каждой бродячей собаке!»

Так женщин не завоевывают, а всё то, что делал Кристиан в безнадежной попытке пробудить в ней чувства, сводилось к стандартной тактике ведения игры: отвлечь противника, перехватить шайбу и удержать превосходящую позицию для дальнейшего взятия ворот. Кроме того, что ему удалось установить господствующее положение в их с Кристиной «игре», ничего другого он не добился. Кристиан понимал это. Принимал. Соглашался. Но упрямство его собственнической натуры не позволяло хотя бы попытаться исправить былые ошибки, как и себя самого. Он мог незаметно любоваться самой красивой девушкой на свете, желать её тела и тепла, ревновать к другому и быть благодарным за сына, но совершенно не умел побеждать в себе упертого барана.

* * *

Еда утратила всякий вкус и виной тому были даже не термоядерные духи брюнетки, которая из кожи вон лезла дабы привлечь к себе внимание глубоко задумчивого соседа. Ярко-красное платье с глубоким декольте приковывало мужские взгляды. С кошачьей грацией и медлительностью она то и дело поглядывала в сторону Кристиана, и если бы ей удалось хоть на мгновение поймать его прохладный взгляд, то между ними определенно завязался бы разговор. Правда, короткий. Кристиан был отнюдь не расположен к общению. А вот непринужденная беседа двух давних знакомых, кажется, и не собиралась заканчиваться. Хирург, нарезающий красную рыбу на идеально ровные кусочки, не сводил глаз с собеседницы, которая, было очевидно, поддерживала непутевое общение всего-то из вежливости.

И когда это Кристиана стала волновать чужая личная жизнь? Разве не всё равно, кто и с кем общался, на какие темы и предполагалось ли у этих бесед продолжение в виде свиданий и совместного завтрака по утрам? В постель.

Кристиан неустанно повторял себе, что связующее звено между ними с Кристиной – двумя родителями (РОДИТЕЛЯМИ!), – был ребенок. Только ребенок. Исключительно ребенок и ничего больше. Ревность в этом случае неуместна в той же степени, что и проявление инстинктов собственника. Паренек на сцене объявлял уже второго артиста, а Кристиан всё стремительнее погружался в собственные мысли, будто намеревался узнать – а была ли у них вообще конечная точка?