Книга Взрывная смесь. 8. До конечной, страница 23 – Елена Николаева

— Как только Евгений придёт в себя, я бы хотел перевести его в клиническую больницу Баумана, — говорит Завальский. — Там у меня есть знакомые профессора. Его быстро поставят на ноги. Родителям Захарова перезвонил. Они скоро приедут.

— Я их не знаю, — ощутив пробежавшую дрожь по спине, вскидываю на Валентина напуганный взгляд.

— Зато они прекрасно о тебе осведомлены. Они знают о разводе сына и невестки, о том, что ты его женщина. Знают о твоей беременности и о внуке. Евгений им всё рассказал до поездки в Польшу.

— А Стелла? Останется здесь?

— Зависит от решения Евгения и её родителей.

* * *

Следующий час я не нахожу себе места. Перемещаясь в хирургическом отделении от одного угла к другому, наблюдаю сквозь заплаканные дождём окна за снующими по улице прохожими и всё время думаю о нас, о будущем, о нашем крошечном малыше, о Тиме.

Через силу заставляю себя позавтракать и выпить кружку тёплого какао. Кажется, горячий напиток согревает в этот пасмурный и дождливый день даже душу. На секундочку становится легче. Чуточку спокойнее…

Пока Валентин с Германом решают ряд вопросов с заведующим отделением, добиваясь разрешения на визит, я пытаюсь восстановить утраченные за ночь силы. Не хочу, чтобы Женя видел меня разбитой и поникшей. Лишнее волнение ему сейчас ни к чему.

Наконец, все формальности улажены, мне разрешают пройти к нему в палату, а я теряюсь, хватаясь за ручку двери, еле дышу, пересиливая тремор в пальцах. Страшно сделать шаг вперёд. Мне кажется, что перейдя невидимую черту, уже нельзя будет вернуться обратно. И тогда всё изменится в нашей жизни. Абсолютно всё…

— Девушка, проходите, — подгоняет меня совсем молоденькая медсестра с огромными, как блюдца, голубыми глазами. С виду ей лет девятнадцать. Эдакая маленькая Дюймовочка с высокой, почти неподъёмной капельницей.

Господи, она хоть умеет делать внутривенные инъекции?

Позволяю ей пройти вперёд, сама же на ватных ногах захожу следом. Взгляд падает на больничную кровать, и я едва не теряю сознание, видя его, скованного повязками, в синяках, ссадинах и гематомах.

Женя всё ещё спит. Тяжёлое дыхание вздымает грудь, прикрытую белой простыней.

С каждым оглушающим писком кардиомонитора моё сердце болезненно сжимается в такт с его.

Живой… Божечки, живой!

Трепетное чувство радости, словно сорвавшаяся от испуга птица, взмывает вверх, до самого горла и бьётся.., бьётся.., бьётся как сумасшедшее, кружит голову.

На секунду прикрываю глаза.

Горячие дорожки слёз расползаются по щекам, жгут кожу.

Пип… Пип… Пип… Пип… — звучит в голове этот завораживающий душу звук. Радуюсь, как ребёнок. Я всё вынесу. Всё переживу. Ради нас, ради нашей будущей маленькой семьи.

Растерянная, стою посреди палаты столбом. Всё, что я могу — теребить ворот одноразового халата одной рукой, а другой стирать слёзы на заплаканном лице.

— Женечка… — искусанные из-за волнения губы едва шевелятся, издавая сиплый шёпот. — Родной мой… Любимый…

Сделав глубокий вдох, срываюсь с места и несусь к нему. Останавливаюсь у изножья кровати, вцепляясь пальцами в пластиковое быльце так, что костяшки белеют. Руки невозможно оторвать. Боже мой, я здесь, я рядом, я с тобой. Сегодня, завтра, всегда…

— Можете посидеть рядом с ним на стуле, — озвучивает медсестра, меняя препарат на капельнице.