Книга Сопротивляться бессмысленно, страница 77 – Юлия Резник

— Не знаю, малая. Кажется, не судьба просто.

— Я тебе противна?

— Ты ни в чем не виновата, — игнорируя мой вопрос, повторяет Багиров. — Давай и правда не будем гнать… Если что, я на связи. Звони в любой момент. А если эта тварь…

— Не волнуйся. Он больше не придет.

— Почему ты так в этом уверена? — Багиров сощуривается.

— Потому что меня уже не починить, и не сломать заново.

Леша стискивает челюсти, отступая к двери. Бросает очередное «извини, звони, я на связи, бла-бла…» и уходит прочь.

На меня накатывает черная бездна. Я не справляюсь. В страхе, что она меня поглотит, набираю психолога и запрашиваю срочный прием… Видимо, секретарша Ирины понимает, что я на грани, потому что, несмотря на ее плотное расписание, время для меня у нее находится практически тут же.

И снова я выплескиваю на нее свою боль потоком. Кричу, плачу…

— Он меня не простит. Никогда не простит, — хриплю я. — Правда?

— Я не провидица, Сабина. С психологической точки зрения измена женщины, даже совершённая под давлением, для мужчины — это рана в его глубинной, почти архаичной системе координат. Там, где логика отступает, а инстинкты берут верх над разумом. Потому что дело не в поступке как таковом, а в том, как он воспринимается. Для мужчины тело женщины, особенно любимой, — это его территория в самом сакральном смысле. Это то, что он охраняет, лелеет. Близость с любимой мужчина воспринимает как высшую форму доверия, откровения, как нечто, что может быть только между вами. И когда его женщина вдруг оказывается доступной для другого, все равно как, внутри мужчины рушится хрупкая, но прочная конструкция: особенность вашей связи. То есть умом он может понимать, что у тебя не было другого выбора. Что это было ради него. Но примириться с этим для него довольно сложно. Это не вопрос обиды. Это стыд. Унижение. Вина за то, что он не смог защитить свое. Что оказался слабее, чем тот, кто отобрал у него самое сокровенное. Это удар не только и не столько по вашим отношениям, это удар по его эго. Вот почему так тяжело принять даже вынужденную измену. Здесь речь идет не о прощении как таковом.

Да-а-а… Кажется, я понимаю, о чем она. Мы ведь и с Аней уже не раз это обсуждали. Багиров — слишком мужчина, чтобы это по нему не ударило.

— Сабин, наше время подходит к концу, — мягко окликает меня психолог. — Ты как?

— Я? — прислушиваюсь к себе. — Мне, наверное, лучше.

— Вот и хорошо. Уже поздно. Можно совет? Ложись-ка ты спать.

Я смотрю на часы, удивленно моргаю:

— Боже мой… Извините, у вас, наверное, давно закончился рабочий день!

— Об этом даже не переживай. Мы же как скорая помощь. На связи двадцать четыре на семь. Ну, это если по двойному тарифу.

— Ой! Конечно… — тут же соглашаюсь я, на что Ирина отвечает с задорным смехом:

— Да шучу я. Все, Сабин, давай. Если почувствуешь, что не справляешься, я на связи.

И снова я остаюсь одна в темноте квартиры. Точнее, не одна — со мной моя боль. И что-то ещё… такое, о чём трудно сказать вслух. Это не надежда. Надежда требует сил. А у меня их больше нет. Это… упрямство. Злая решимость ни в коем случае не сдаваться.

Я иду в ванную. Включаю холодную воду, подставляю под неё запястья. Сердце всё ещё колотится в груди пойманной заполошной птицей. Но в нем растекается ни с чем не сравнимое чувство радостного облегчения от того, что теперь он знает правду.